Из кино вдвоем с модной дамочкой
Где-то в городе, на окраине,
Где стена образует проход,
Из кино вдвоем с модной дамочкой
Шел шикарно одет паренек.
А навстречу им из проулочка
Трое типов каких-то идут:
– Разреши-ка, брат, папиросочку,
Не сочти ты, товарищ, за труд!
Она дамочка в меховом пальто,
А на нем воротник из бобра,
А как вынул он портсигарчик свой –
В нем без малого фунт серебра.
А, как водится, безработица,
Скидывайте пальто и пиджак!
Усадили их на кирпичики
И велели ботинки сымать.
Кавалер хотел воспротивиться,
Но с бандитами трудно шутить:
И кирпичиком по затылочку –
Разлетятся на части мозги.
Тут заплакала горько дамочка,
Утирая слезу рукавом:
– Как пойдем мы в ночь непроглядную
В непролазной грязи босиком?
И ответил ей бандит ласково:
– Выбирайте, посуше где путь,
И по камушкам, по кирпичикам,
Доберетесь домой как-нибудь.
Жалко не было тут фотографа,
Эту бедную пару заснять:
Она дамочка в панталончиках,
А на нем и кальсон не видать.
Две последние строки куплетов повторяются
С фонограммы Алексея Козлова и Андрея Макаревича, альбом «Пионерские блатные
песни», Sintez Records, 1996.
На основе «Кирпичиков» Валентина Кручинина
и Павла Германа (1924, там же см. ноты). Написана в 1924-1930 гг. (см.:
Сергей Неклюдов “Все кирпичики, да
кирпичики…”, 2005). Возможно, женщина в этой песне – наводчица,
именно потому ей бандит “ответил ласково”. В таком случае ее
грабят “для вида”, настоящая жертва – только кавалер.
ВАРИАНТЫ (4)
1. Кирпичики (босяцкий вариант)
Уголовный вариант городского романса «Кирпичики» был чрезвычайно популярен
в блатной среде и с удовольствием поётся до сих пор. «Кирпичики» — лирическая
баллада эпохи нэпа на пролетарскую тему:
Где-то в городе на окраине
Я в убогой семье родилась,
Горе мыкая, лет пятнадцати,
На кирпичный завод подалась.
На заводе том Сеньку встретила;
Лишь, бывало, заслышу гудок,
Руки вымою и бегу к нему
В мастерскую, накинув платок.
Кажду ноченьку мы встречалися,
Где стена образует проход;
Вот за Сеньку-то, за кирпичики
Полюбила я этот завод.
…Но, как водится, безработица
По заводу ударила вдруг.
Сенька вылетел, а за ним и я,
И ещё двести семьдесят душ…
Далее в песне рассказывается, как «пришла война буржуазная» и рабочие «по камешку,
по кирпичику растаскали весь этот завод», а после революции соответственно «по
камешку, по кирпичику собирали весь этот завод». Автор музыки «Кирпичиков» —
Валентин Кручинин, слов — поэт Павел Герман, написавший такие шлягеры, как романс
«Только раз бывает в жизни встреча», «Последнее танго» и «Марш авиаторов» («Мы
рождены, чтоб сказку сделать былью…») В 20-е годы по популярности «Кирпичики»
стояли вровень со «Стенькой Разиным». К 1925-му их пела вся страна. Более того
стали возникать варианты, посвящённые злободневным темам: растратчикам, алиментам
и прочее. Куплетист Каминский выступал даже с номером «Кирпичиада», где показывал,
как эту песню исполняли бы в опере, в русском хоре, на цыганский манер и т.
д. Не прошёл мимо «Кирпичиков», как мы видим, и уголовный фольклор. Хотя сюжет
песни абсолютно не имеет отношения к Сеньке и пролетариям, легко заметить, что
отдельные строки перекочевали из оригинала в уркаганскую версию. В уголовных
«Кирпичиках» ясно прослеживается тема издевательства и насмешки над богатыми
нэпманами; это соответствовало тогдашним умонастроениям толпы и даже негласной
политике Советского государства, которое само поощряло грабежи «толстосумов»
и «новых буржуа».
***
Где-то в городе, на окраине,
Где стена образует проход,
Из кино вдвоём с модной дамочкой
Шёл шикарно одетый пижон. (1)
А навстречу им из проулочка
Трое типов каких-то идут:
«Разреши, браток, папиросочку,
Не сочти ты, товарищ, за труд!»
А на дамочке шубка беличья,
А на нём — воротник из бобра;
А как вынул он портсигарчик свой —
В ём без малого фунт серебра!
Ну, как водится, безработица:
«Скидавайте пальто и пинджак!»
Усадили их на кирпичики
И велели ботинки сымать.
Кавалер хотел воспротивиться,
Но с бандитом шутить не моги:
Даст кирпичиком по затылочку –
Разлетятся на части мозги!
Тут заплакала горько дамочка,
Утирая слезу рукавом:
«Как пойдём мы в ночь непроглядную
В непролазной грязи босиком?!»
И сказал бандит наставительно:
«Выбирайте посуше вы путь –
И по камешкам, по кирпичикам
Доберётесь домой как-нибудь!»
Жаль, что не было там фотографа,
А то славный бы вышел портрет:
Дама в шляпочке и в сорочечке,
А на нём даже этого нет! (3)
(1) Вариант – «Шёл шикарно одет паренёк»
(2) Вариант –
«Жалко, не было тут фотографа
Эту бедную пару заснять:
Она, дамочка, в панталончиках,
А на ём и кальсон не видать!»
Жиганец Ф. Блатная лирика. Сборник. Ростов-на-Дону: «Феникс», 2001, с.
25-28.
2. Как-то в городе на окраине…
На мелодию песни “Кирпичики”
Как-то в городе на окраине –
Это было весенней порой –
Из кино вдвоем с милой дамочкой
Шел шикарно одетый пижон.
Вдруг откуда-то с переулочка
Двое типов навстречу идут:
– Угости-ка нас папиросочкой!
Не сочтите, товарищ, за труд!..
А на ней была шубка беличья,
А на нем воротник из бобра;
А как вынул он портсигарчик свой –
В нем без малого фунт серебра.
Завели они их в сад заброшенный,
Где кирпич выстилает проход:
– Вы присядьте-ка на кирпичики
Да снимайте свое барахло.
Тут захныкала горько дамочка,
Рукавом утирая слезу:
– Как же я пойду по грязи такой?
Я домой ведь совсем не дойду!
Тут сказал ей бандит наставительно:
– Выбирайте посуше где путь!
Вы по камушкам, по кирпичикам
Доберетесь домой как-нибудь.
Жаль, что не было там фотографа –
Он хороший заснял бы портрет:
Дама в шапочке и в бюстгальтере,
А на нем и того даже нет!
Блатная песня: Сборник. – М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002
Аналогичный вариант: Как на Дерибасовской… Песни дворов и улиц. Книга первая / Сост. Б. Хмельницкий и Ю. Яесс, ред. В. Кавторин, СПб.: Издательский дом “Пенаты”, 1996, с. 52-54; с. 1: “На Молдаванке, на
самой окраине,” с. 8: “Не сочти, товарищ, за труд!..”,
с. 23: “И по камушкакм, по кирпичикам”, с. 27: “Дама в
шляпочке и бюстгальтере,”.
Близкий вариант:
Дама в шляпочке
На Молдаванке, на самой окраине –
Было это весенней порой –
Из кино вдвоем с милой дамочкой
Шел шикарно одетый пижон.
Вдруг откуда-то с переулочка
Двое типов навстречу идут:
Угости-ка нас папиросочкой!
Не сочти, товарищ, за труд!
А на ней была шубка беличья,
А на нем воротник из бобра,
А как вынул он портсигарчик свой –
В нем без малого фунт серебра.
Завели-то их в сад заброшенный,
Где кирпич выстилает проход.
Вы присядьте-ка на кирпичики
Да скидайте свое барахло.
Тут захныкала горько дамочка,
Рукавом утирая слезу:
Как же я пойду по грязи такой?
Я домой ведь так не дойду.
Тут сказал ей бандит-грабитель:
Выбирайте посуше где путь,
И по камушкам, по кирпичикам
Доберетесь домой как-нибудь.
Жаль, что не было там фотографа.
Он хороший заснял бы сюжет:
Дама в шляпочке и в бюстгальтере,
А на нем и того даже нет.
Песни нашего двора / Авт.-сост. Н. В. Белов. Минск: Современный литератор,
2003. – (Золотая коллекция).
3. На Молдаванке, на самой окраине…
На Молдаванке, на самой окраине –
Это было весенней порой –
Из кино вдвоем с милой дамочкой
Шел шикарно одетый пижон.
А навстречу им из проулочка
Трое типов каких-то идут:
– Угости-ка, друг, папиросочкой,
Не сочтите, товарищ, за труд!
А на ней была шубка беличья,
А на нем воротник из бобра;
А как вынул он портсигарчик свой –
В нем без малого фунт серебра!
Завели они их в сад заброшенный,
Где кирпич выстилает проход.
– Вы присядьте-ка на кирпичики
Да скидайте свое барахло.
Кавалер хотел воспротивиться,
Да с бандитами трудно шутить:
Ведь кирпичиком по затылочку –
Разлетятся на части мозги!
Тут заплакала горько дамочка,
Утирая слезу рукавом:
– Как пойдем мы в ночь непроглядную
В непролазной грязи босяком?
И сказал бандит наставительно:
– Выбирайте посуше где путь.
И по камушкам, по кирпичикам
Доберетесь домой как-нибудь.
Жалко не было там фотографа
Эту бедную пару заснять:
Она, дамочка, – в панталончиках,
А на нем и кальсон не видать.
А я не уберу чемоданчик! Песни студенческие, школьные, дворовые / Сост.
Марина Баранова. – М.: Эксмо, 2006.
4. Эту песенку про кирпичики…
Эту песенку про кирпичики
В Ленинграде поет каждый дом.
В переулочке с милой дамочкой
Шел прилично одетый пижон.
А навстречу им в переулочке
Трое типов каких-то идут.
– Разрешите-ка папиросочку,
Не считайте, товарищ, за труд.
А на ней была шубка беличья,
Воротник на ней был из бобра,
А как вынул он портсигарчик-то –
В нем без малого фунт серебра.
У налетчиков глаза мутные.
Так они отдавали приказ:
– Вы присядьте-ка на кирпичики.
Расшнуруем ботиночки с вас.
Кавалер хотел воспротивиться,
Но с блатными шутить ведь нельзя.
И кирпичиком по затылочку –
Разлетится в куски голова.
Жалко, не было здесь фотографа,
А то б вышел прекрасный портрет;
Дама в шапочке, без рубашечки,
А на нем и кальсончиков нет.
Из рукописного песенника Н. Ясюкевича, конец 40-х годов
В. Бахтин. “Кирпичики”
// “Нева”, 1997, №10, стр. 228.
И я клянусь, что все, что было, позабуду!
ХУЛИГАНСКАЯ ЖАЛОСТНАЯ
Уж семь часов пробило
Аржак спешил домой.
Грузинские ребята
Кричат: “Аржак, постой!”
Аржак остановился
Грузинские кругом.
“Бейте, чем хотите,
Но только не ножом!”
Аржак разбил бутылку,
Хотел он драться ей.
Но в грудь ему вонзилось
Четырнадцать ножей.
“Извозчик, за рублевку
Гони коней скорей!
Я истекаю кровью
От множества ножей”.
Вот белая палата,
Больничная кровать.
И доктора в халатах
Пытались жизнь спасать.
“Спасайте – не спасайте,
Мне жизнь не дорога.
Хоть был я хулиганом,
Но не имел ножа”.
Уж семь часов пробило,
С завода все идут.
Труп Кольки Аржакова
По улице несут.
Гроб крепкий, гроб дубовый,
Лежит наш Колька в нем.
А во дворе девчонки
Расплакались о нем.
И с той поры решили
Ребята Аржака:
Раз Кольку порешили,
Убьем их вожака.
Устроим бой суровый,
И Рыжий Николай
Отправит их любого
Без пересадки в рай.
ПОМНИШЬ, КУРНОСАЯ
Помнишь, курносая, бегали босые,
Мякиш кроша голубям?
Годы промчались, и мы повстречались,
Любимой назвал я тебя.
Ты полюбила меня не за денежки,
Что я тебе добывал.
Ты полюбила меня не за это,
Что кличка моя уркаган.
Помню, зашли ко мне двое товарищей,
Звали на дело, маня.
Ты у окошка стояла и плакала
И не пускала меня.
“Знаешь, любимый, теперь очень строго.
Слышал про новый закон?”
“Знаю, все знаю, моя дорогая,
Он в августе был утвержден”.
Я не послушал тебя, дорогая,
Взял из комода наган.
Вышли на улицу трое товарищей
Смерть поджидала нас там.
Помнишь, курносая, бегали босые,
Мякиш кроша голубям?
Годы промчались, и мы повстречались,
Любимой назвал я тебя.
МАЛОЛЕТКА
На Невском проспекте у бара
Малолетка с девчонкой стоял.
А на той стороне тротуара
Мент угрюмо свой пост охранял.
“Уходи, я тебя ненавижу.
Уходи, я тебя не люблю.
Ты ведь вор, ну а я комсомолка,
Я другого парнишку найду”.
От обиды малец горько плакал,
Сгоряча на мокруху пошел.
Налетели волки, повязали
Он этапом на Север ушел.
“Поглядите вы, граждане люди,
Что творится по тюрьмам у нас,
Как приходится нам, малолеткам,
Со слезою свой срок отбывать.
Не гуляйте, шалавы, на воле
Приезжайте вы к нам в лагеря.
Обойдется вам это в копейки,
Ну а мы вам дадим три рубля!”
КИРПИЧИКИ
Где-то в городе на окраине,
Где стена образует проход,
Из кино вдвоем с модной дамочкой
Шел шикарно одет паренек.
А навстречу им из проулочка
Трое типов каких-то идут:
“Разреши-ка, брат, папиросочку,
Не сочти ты, товарищ, за труд”.
Модна дамочка в меховом пальто,
А на нем воротник из бобра.
А как вынул он портсигарчик свой
В нем без малого фунт серебра.
Вдруг один из них вынул финский нож,
Приказал им пальтишки отдать,
Усадив потом на кирпичики,
Он велел им ботинки сымать.
Кавалер хотел воспротивиться,
Но силенки, увы, не равны.
И кирпичиком по затылочку
Исключили его из игры.
Тут заплакала горько дамочка,
Утирая слезу рукавом:
“Как пойдем мы в ночь непроглядную
В непролазной грязи босиком?”
И ответил ей бандит ласково:
“Выбирайте посуше где путь.
И по камушкам, по кирпичикам
Доберетесь домой как-нибудь”.
Жалко, не было тут фотографа
Эту бедную пару заснять:
Модна дамочка в панталончиках,
А на нем и кальсон не видать!
* * *
Проснешься утром – город еще спит,
Не спит тюрьма, она давно проснулась,
А сердце так в груди болит,
Как будто пламень к сердцу прикоснулась.
Гляжу в окно, мне сильно сжало грудь,
Она болит от нестерпимой боли.
А небо синее чуть-чуть
Напомнит мне, что есть на свете воля.
И от тоски невольно запоешь,
Как будто этим душу обогреешь…
О, вечный страх, что ты в тюрьме умрешь!
А не умрешь – так с горя поседеешь.
Пойдешь гулять, а на тебя кричат,
Ты к этой брани понемногу привыкаешь.
И, по привычке руки взяв назад,
Глаза невольно в землю опускаешь.
А если ты в строю заговоришь
Тебя из строя выдернут клещами.
А вечерком они к тебе придут,
В холодный карцер вызовут с вещами.
И от тоски невольно запоешь,
Как будто этим душу обогреешь…
О, вечный страх, что ты в тюрьме умрешь!
А не умрешь – так с горя поседеешь.
МУРКА
Прибыла в Одессу банда из Амура,
В банде были урки, шулера.
Банда занималась черными делами,
И за ней следила Губчека.
В банде была баба, звали ее Мурка,
Сильная и ловкая была.
Даже злые урки – все боялись Мурки,
Воровскую жизнь она вела.
Дни сменяли ночи темного кошмара,
Много стало с банды залетать.
Ну как узнать скорее – кто же стал легавым,
Чтобы за измену покарать?
Раз пошли на дело, выпить захотелось,
Мы зашли в фартовый ресторан.
Вижу в зале бара – там танцует пара:
Мурка и какой-то юный франт.
Я к ней подбегаю, за руку хватаю,
Но она не хочет говорить,
И тогда “малина” Кольке-уркагану
Приказала Мурку погубить.
Мурка, в чем же дело? Что ты не имела?
Разве не хватало барахла?
Ну что тебя заставило спутаться с легавыми
И пойти работать в Губчека?
В темном переулке встретил Колька Мурку:
“Здравствуй, моя Мурка, и прощай,
Ты зашухарила нашу всю “малину”
И теперь маслину получай!”
Вдруг раздался выстрел, Мурка зашаталась,
И на землю рухнула она.
Больше наша Мурка шухер не поднимет,
И о том узнают в Губчека!
Черный ворон крячет, мое сердце плачет,
Мое сердце плачет и болит…
В темном переулке, где гуляют урки,
Мурка окровавлена лежит…
* * *
“Здравствуй, мама дорогая, неужели
Не узнала ты родимого сынка?
В юности меня ты провожала,
А теперь встречаешь старика”.
“Где ж ты, сокол ясный мой, скитался?
Где ж ты, сокол ясный, пропадал?
Отчего домой не возвращался?
Жив был – почему же не писал?
Может быть, ты был зарыт землею
За Печорой, быстрою рекой?
И с тех пор болит мое сердечко,
Обливаюсь жгучей я слезой…”
“Не был, мама, я зарыт землею,
А со смертью долго рядом жил.
В рудниках, на шахтах, дорогая мама,
Очень много горя пережил.
Лагерь наш, мамаша, был построен
За Печорой, быстрою рекой,
Думал о свободе, дорогая мама,
Обливаясь жгучею слезой.
Снова эти пыльные вагоны,
Снова стук колес, неравный бой,
Снова опустевшие перроны
И собак конвойных злобный вой.
Вот теперь срок отбыл и вернулся…
Видишь пред собою ты сынка.
В юности меня ты провожала,
А теперь встречаешь старика”.
* * *
Я пишу тебе, голубоглазая,
Может быть, последнее письмо.
Никому о нем ты не рассказывай.
Для тебя написано оно.
Суд идет, и наш процесс кончается,
И судья выносит приговор,
Но чему-то глупо улыбается
Старый ярославский прокурор.
И защита тоже улыбается,
Даже улыбается конвой.
Слышу: приговор наш отменяется,
Заменяют мне расстрел тюрьмой.
Слышу я, что ты, голубоглазая,
С фраерами начала гулять,
Слышу я, что ты, голубоглазая,
Рестораны стала посещать.
Так гуляй, гуляй, моя хорошая!
И я клянусь, что все, что было, позабуду!
ХУЛИГАНСКАЯ ЖАЛОСТНАЯ
Уж семь часов пробило
Аржак спешил домой.
Грузинские ребята
Кричат: “Аржак, постой!”
Аржак остановился
Грузинские кругом.
“Бейте, чем хотите,
Но только не ножом!”
Аржак разбил бутылку,
Хотел он драться ей.
Но в грудь ему вонзилось
Четырнадцать ножей.
“Извозчик, за рублевку
Гони коней скорей!
Я истекаю кровью
От множества ножей”.
Вот белая палата,
Больничная кровать.
И доктора в халатах
Пытались жизнь спасать.
“Спасайте – не спасайте,
Мне жизнь не дорога.
Хоть был я хулиганом,
Но не имел ножа”.
Уж семь часов пробило,
С завода все идут.
Труп Кольки Аржакова
По улице несут.
Гроб крепкий, гроб дубовый,
Лежит наш Колька в нем.
А во дворе девчонки
Расплакались о нем.
И с той поры решили
Ребята Аржака:
Раз Кольку порешили,
Убьем их вожака.
Устроим бой суровый,
И Рыжий Николай
Отправит их любого
Без пересадки в рай.
ПОМНИШЬ, КУРНОСАЯ
Помнишь, курносая, бегали босые,
Мякиш кроша голубям?
Годы промчались, и мы повстречались,
Любимой назвал я тебя.
Ты полюбила меня не за денежки,
Что я тебе добывал.
Ты полюбила меня не за это,
Что кличка моя уркаган.
Помню, зашли ко мне двое товарищей,
Звали на дело, маня.
Ты у окошка стояла и плакала
И не пускала меня.
“Знаешь, любимый, теперь очень строго.
Слышал про новый закон?”
“Знаю, все знаю, моя дорогая,
Он в августе был утвержден”.
Я не послушал тебя, дорогая,
Взял из комода наган.
Вышли на улицу трое товарищей
Смерть поджидала нас там.
Помнишь, курносая, бегали босые,
Мякиш кроша голубям?
Годы промчались, и мы повстречались,
Любимой назвал я тебя.
МАЛОЛЕТКА
На Невском проспекте у бара
Малолетка с девчонкой стоял.
А на той стороне тротуара
Мент угрюмо свой пост охранял.
“Уходи, я тебя ненавижу.
Уходи, я тебя не люблю.
Ты ведь вор, ну а я комсомолка,
Я другого парнишку найду”.
От обиды малец горько плакал,
Сгоряча на мокруху пошел.
Налетели волки, повязали
Он этапом на Север ушел.
“Поглядите вы, граждане люди,
Что творится по тюрьмам у нас,
Как приходится нам, малолеткам,
Со слезою свой срок отбывать.
Не гуляйте, шалавы, на воле
Приезжайте вы к нам в лагеря.
Обойдется вам это в копейки,
Ну а мы вам дадим три рубля!”
КИРПИЧИКИ
Где-то в городе на окраине,
Где стена образует проход,
Из кино вдвоем с модной дамочкой
Шел шикарно одет паренек.
А навстречу им из проулочка
Трое типов каких-то идут:
“Разреши-ка, брат, папиросочку,
Не сочти ты, товарищ, за труд”.
Модна дамочка в меховом пальто,
А на нем воротник из бобра.
А как вынул он портсигарчик свой
В нем без малого фунт серебра.
Вдруг один из них вынул финский нож,
Приказал им пальтишки отдать,
Усадив потом на кирпичики,
Он велел им ботинки сымать.
Кавалер хотел воспротивиться,
Но силенки, увы, не равны.
И кирпичиком по затылочку
Исключили его из игры.
Тут заплакала горько дамочка,
Утирая слезу рукавом:
“Как пойдем мы в ночь непроглядную
В непролазной грязи босиком?”
И ответил ей бандит ласково:
“Выбирайте посуше где путь.
И по камушкам, по кирпичикам
Доберетесь домой как-нибудь”.
Жалко, не было тут фотографа
Эту бедную пару заснять:
Модна дамочка в панталончиках,
А на нем и кальсон не видать!
* * *
Проснешься утром – город еще спит,
Не спит тюрьма, она давно проснулась,
А сердце так в груди болит,
Как будто пламень к сердцу прикоснулась.
Гляжу в окно, мне сильно сжало грудь,
Она болит от нестерпимой боли.
А небо синее чуть-чуть
Напомнит мне, что есть на свете воля.
И от тоски невольно запоешь,
Как будто этим душу обогреешь…
О, вечный страх, что ты в тюрьме умрешь!
А не умрешь – так с горя поседеешь.
Пойдешь гулять, а на тебя кричат,
Ты к этой брани понемногу привыкаешь.
И, по привычке руки взяв назад,
Глаза невольно в землю опускаешь.
А если ты в строю заговоришь
Тебя из строя выдернут клещами.
А вечерком они к тебе придут,
В холодный карцер вызовут с вещами.
И от тоски невольно запоешь,
Как будто этим душу обогреешь…
О, вечный страх, что ты в тюрьме умрешь!
А не умрешь – так с горя поседеешь.
МУРКА
Прибыла в Одессу банда из Амура,
В банде были урки, шулера.
Банда занималась черными делами,
И за ней следила Губчека.
В банде была баба, звали ее Мурка,
Сильная и ловкая была.
Даже злые урки – все боялись Мурки,
Воровскую жизнь она вела.
Дни сменяли ночи темного кошмара,
Много стало с банды залетать.
Ну как узнать скорее – кто же стал легавым,
Чтобы за измену покарать?
Раз пошли на дело, выпить захотелось,
Мы зашли в фартовый ресторан.
Вижу в зале бара – там танцует пара:
Мурка и какой-то юный франт.
Я к ней подбегаю, за руку хватаю,
Но она не хочет говорить,
И тогда “малина” Кольке-уркагану
Приказала Мурку погубить.
Мурка, в чем же дело? Что ты не имела?
Разве не хватало барахла?
Ну что тебя заставило спутаться с легавыми
И пойти работать в Губчека?
В темном переулке встретил Колька Мурку:
“Здравствуй, моя Мурка, и прощай,
Ты зашухарила нашу всю “малину”
И теперь маслину получай!”
Вдруг раздался выстрел, Мурка зашаталась,
И на землю рухнула она.
Больше наша Мурка шухер не поднимет,
И о том узнают в Губчека!
Черный ворон крячет, мое сердце плачет,
Мое сердце плачет и болит…
В темном переулке, где гуляют урки,
Мурка окровавлена лежит…
* * *
“Здравствуй, мама дорогая, неужели
Не узнала ты родимого сынка?
В юности меня ты провожала,
А теперь встречаешь старика”.
“Где ж ты, сокол ясный мой, скитался?
Где ж ты, сокол ясный, пропадал?
Отчего домой не возвращался?
Жив был – почему же не писал?
Может быть, ты был зарыт землею
За Печорой, быстрою рекой?
И с тех пор болит мое сердечко,
Обливаюсь жгучей я слезой…”
“Не был, мама, я зарыт землею,
А со смертью долго рядом жил.
В рудниках, на шахтах, дорогая мама,
Очень много горя пережил.
Лагерь наш, мамаша, был построен
За Печорой, быстрою рекой,
Думал о свободе, дорогая мама,
Обливаясь жгучею слезой.
Снова эти пыльные вагоны,
Снова стук колес, неравный бой,
Снова опустевшие перроны
И собак конвойных злобный вой.
Вот теперь срок отбыл и вернулся…
Видишь пред собою ты сынка.
В юности меня ты провожала,
А теперь встречаешь старика”.
* * *
Я пишу тебе, голубоглазая,
Может быть, последнее письмо.
Никому о нем ты не рассказывай.
Для тебя написано оно.
Суд идет, и наш процесс кончается,
И судья выносит приговор,
Но чему-то глупо улыбается
Старый ярославский прокурор.
И защита тоже улыбается,
Даже улыбается конвой.
Слышу: приговор наш отменяется,
Заменяют мне расстрел тюрьмой.
Слышу я, что ты, голубоглазая,
С фраерами начала гулять,
Слышу я, что ты, голубоглазая,
Рестораны стала посещать.
Так гуляй, гуляй, моя хорошая!