Модно ли быть нравственным человеком
24.07.2013 г.
Можно ли быть нравственным человеком без веры в Бога?
В качестве оружия против веры атеисты указывают на примеры жизни некоторых людей, явно не верующих в Бога. Говорят часто: вот врач, прекрасной души человек, отзывчивый, бесплатно лечащий бедняков, по первому зову идущий на помощь, пренебрегая своим покоем и даже рискуя жизнью! И однако этот врач в Бога не верует. Или: ученый инженер и многие другие интеллигенты не позволяют обидеть словом человека, примерные семьянины, а в Бога не веруют. Значит, делают вывод безбожники, и без веры в Бога можно быть хорошим и нравственным человеком.
Как отвечать на это православным христианам? Мы не отрицаем того, что и неверующий может быть порядочным человеком. Дело в том, что атеисты наши живут не на необитаемом острове, но среди православных верующих христиан, и духовная, религиозная атмосфера не может не влиять и на них, хотя они это и отрицают. Христиане своей нравственной чистотой удерживают неверующих от пороков. Притом всякий безбожник, как созданный по образу Божиему, носит в себе черты нравственные. Но мы спросим всех этих неверующих хороших людей: почему вы ведете приличную жизнь? Где у вас основание того, что нужно быть скромными, а не развратными? Отчего вам не грабить, не убивать? Что ответите? — Обманывать неприлично, неудобно, вредно, недостойно человека. А преступник вам ответит: для меня это все и прилично, и удобно. Докажите мне вы, неверующие, что я делаю плохо, когда убиваю или обманываю. Такого основания у неверующих нет. В самом деле, почему бы неверующему человеку не оби-деть беззащитной девушки, если он знает хорошо, что об этом никому решительно не будет известно? Почему не взять миллион, когда не грозит никакая опасность? Кто видит, кто узнает? А наслаждения так заманчивы! Нравственность имеет основание лишь в вере в Бога. Отчего я не грешу, не развратничаю, не обманываю? — Потому что голос Божий зовет меня ко всему чистому, святому, прекрасному. И этот внутренний голос я сознаю в себе не как самообольщение, кем-либо навязанное, а как голос живого Бога, Который читает мои намерения сокровенные, как говорит пророк: всегда видел я пред собою Господа, ибо Он одесную меня; не поколеблюсь (Пс. 15, 8).
Нравственные требования истинны, прекрасны, святы, обязательны, так как они — законы Бога, Абсолютного, Всесовершенного Существа. Не обычные человеческие идеи, пусть великие и удивительные, лежат в основе жизни христианина: все это неустойчиво, изменчиво, так как оно человеческого происхождения, а идеал Божественный — Сам Бог Слово — указан нам и дан в жизни нравственной. Человек неверующий может указать в качестве последнего основания своей нравственной жизни… себя самого, свое самопознание, или может указать на другого неверующего, более него чистого и авторитетного. На это всегда легко возразить: пусть ваш идеал хорош, но разве не может появиться новый человек, который поставит более высокий идеал, лучший, чем ваш? А у христиан идеал нравственный — вечный, не превзойденный никем. Другого, лучшего, более совершенного идеала никогда не даст никакой человек, потому что идеалом нашей нравственной жизни является Христос Спаситель, Истинный Бог и истинный Человек: Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня (Ин. 14, 6). Никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос (1 Кор. 3, 11).
Когда мы присмотримся к нравственной жизни людей неверующих, то заметим, что она очень невысокой пробы с точки зрения требований человеческих. Если человек не убивает, не грабит, не развратничает открыто, можно ли сказать о нем, что он — на высоте нравственности? А если он осуждает и поносит человека — разве это не тонкое убийство? Если он не делится своими излишками с нуждающимися — разве это не род кражи? Если он похотливо смотрит на красивую женщину — разве это не тайный разврат? (Мф. 5, 21—47; 7, 1—5 и др.)
Человеческое сознание никогда не удовлетворится этой узкой, ограниченной нравственностью, какую проявляют хорошие люди из неверующих. Мы не осуждаем этой нравственности Неверов, но хотим показать, что она никогда не поднимется на ту высоту, которая соответствовала бы нашим стремлениям. Ведь граф Л.Н. Толстой, вождь неверия в Личного Бога, никак не мог признать Христовой заповеди о любви к врагам: эта заповедь была непонятна, неприемлема для него, а потому он смеялся над ней и считал неосуществимой. Но если Л. Н. Толстой соглашался ненавидеть врагов своих, то нас, многих миллионов людей, эта заповедь Христова о любви к врагам трогает, пленяет, восхищает. Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных… Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 44—45, 48),— вот какой высокий православный идеал указывает людям христианская вера. Этот идеал идет навстречу самым возвышенным стремлениям человеческой души. И как жалок в сравнении с ним идеал порядочного человека из неверующих!
Указать идеал совершенный — еще не все. Нужно дать силы к его исполнению, в меру человеческой природы. Христианская вера и дает эти силы в благодатной, непрестанной, вечной помощи Христа Бога. Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего (Ин. 15, 4—5).
Все добродетели: кротость, целомудрие, смирение, любовь к врагам — все христианин в себе созидает не своими слабыми силами, а при помощи Божией, которая благостно изливается на всякого верующего, усердно текущего по пути совершенства — к богоподобию. А человек неверующий не может достичь относительной нравственной чистоты, так как он — человек, и ничто человеческое ему не чуждо, о помощи Божией он не хочет и слышать, не веря в Бога. Итак, без веры в Бога нет для нравственной жизни прочного, надежного, истинного фундамента.
Затем, такая нравственность без Бога не может в собственном смысле быть названа нравственностью. И наконец, без помощи Бога человек при самых лучших стремлениях не может достичь высоты нравственной жизни. Тут нужно привести и еще одно соображение. Когда православный христианин говорит о нравственности, он понимает под ней истинную христианскую нравственность, то есть православную. Пытки инквизиции, насилия и ложь иезуитов, спокойная и обдуманная жестокость протестантских немцев в недавнюю войну, клевета и гонения на веру православную со стороны обновленцев, григорианцев и иных раскольников — все эти безнравственные дела, недостойные, конечно, даже неверующего порядочного человека, не отрицают нашего положения о том, что нравственным может быть лишь христианин, так как все, что вне Церкви Православной и состоит в явной вражде к ней, не есть истинная христианская вера.
Падение в среде православных христиан нравственности говорит лишь о временной оторванности от благодатного общения с Богом, а эта разобщенность всегда может быть восстановлена у православного христианина через святое Таинство Покаяния. И даже низко павший христианин может взойти на высоту святости после искреннего и горячего раскаяния в грехах, получив прощение в святом Таинстве Покаяния. Примером сего являются преподобная Мария Египетская и много-много чад Церкви Божией, в посте и покаянии просиявших. Общий вывод: истинная православная жизнь может быть только в христианской православной вере!
Священномученик Онуфрий (Гагалюк)
Александр Ткаченко
Письмо в редакцию:
Если христианские заповеди – это определенная система нравственных требований, то почему нельзя просто жить по этой системе, почему обязательно считается, что нужно верить в Бога, ходить в церковь, молиться, поститься?.. Ведь в сущности, ничего нового в христианской нравственности нет, все это сегодня знает любой нормальный человек. Когда на интернет-форумах я читаю полемику христиан с атеистами, у меня порой возникает ощущение, будто верующие люди «приватизировали» само понятие нравственности и отказывают неверующим в возможности следовать добру и избегать зла. А я знаю многих людей, которые всю свою жизнь прожили очень честно и порядочно, но в Бога при этом не верят. И утверждать, будто атеист не может быть нравственным человеком – несправедливо.
Илья Сергеевич, г. Торжок
***
Рожденные в СССР
Полемизируя с атеистами, христиане нередко приводят в качестве аргумента известный тезис Достоевского «Если нет Бога, значит все дозволено», имея при этом в виду, что единственный источник и гарант нравственного поведения в человеке – его вера. Но это не совсем правильное понимание и употребление слов классика.
Дело в том, что Федор Михайлович Достоевский писал свои романы в конце XIX века, когда русское общество еще жило в русле религиозной традиции, неотъемлемой частью которой была нравственность. В те времена человек, утративший веру в Бога, действительно оказывался перед серьезным соблазном: отвернувшись от религии, отменить для себя и все нравственные ограничения, которые в этой религии содержались. Описывая судьбу несчастного Ивана Карамазова, Достоевский очень убедительно показал трагедию христианина, потерявшего свою веру.
Но в жизни современного человека соотношение его религиозности и нравственности выглядит совсем по-другому. Нынешний атеист в принципе не может нравственно деградировать из-за утраты веры в Бога по очень простой причине: у него этой веры никогда не было. Несколько поколений советских людей были воспитаны в обществе, где традиционным отношением к религии стало воинствующее безбожие. Мысль, что «Бога нет», вбивалась в сознание гражданина СССР буквально с детсадовского возраста. В таких условиях религия никак не могла быть основой нравственного поведения человека. И все же люди любили друг друга, создавали семьи, воспитывали детей, объясняя им, что нельзя обижать слабого, что нужно помогать друг другу, нельзя ломать деревце и мучить кошку. Неверующие врачи самоотверженно боролись за жизнь пациентов, а неверующие милиционеры и пожарные порой жертвовали собственной жизнью ради спасения ближнего.
В советский период истории нашей страны большинство ее жителей не имело веры, но в нравственном отношении жизнь этих неверующих людей могла быть очень высокой. И с христианской точки зрения в этом нет ничего удивительного или парадоксального. Преподобный Авва Дорофей писал: «Когда Бог сотворил человека, Он всеял в него нечто Божественное, как бы некоторый помысл, который просвещает ум и показывает ему, что доброе и что злое, – сие называется совестью, а она есть – нравственный закон».
Да, атеист не верит в Бога, не верит в сотворение человека Богом, и, конечно же, не может верить, что нравственное чувство было вложено в наше естество Творцом. Но само-то нравственное чувство из-за этого неверия никуда у него не девалось, оно существует в нем точно так же независимо от его религиозных воззрений, как, например, способность думать или говорить.
Человек может не верить в метеопрогноз. Но, услышав по радио штормовое предупреждение, он, скорее всего, отменит запланированную морскую прогулку, невзирая на все свое скептическое отношение к предсказаниям погоды. Так и совесть, подобно приемнику, настроенному на нужную волну, предупреждает человека о безнравственности тех или иных его поступков, даже если он не знает и не желает знать, откуда приходит к нему этот сигнал.
Чувство любви и сострадания, отвращение ко лжи, воровству и насилию, простое желание добра другим людям – все это присутствует в каждом из нас, независимо от наших религиозных убеждений, и христианство никогда не утверждало обратного. В Новом Завете апостол Павел прямо говорит, что нравственный закон является свойством природы человека: …слава и честь и мир всякому, делающему доброе… ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую (Рим. 2:10-15).
Христиане называют совесть гласом Божиим в душе человека, который сам, быть может, и не верит в Бога, но при этом, по словам апостола, творит добро, потому что слышит Его повеления в собственной совести. «Безбожный» и «бессовестный» – вовсе не синонимы, а нравственность совсем не обязательно является следствием религиозности.
И слова «…если Бога нет, значит, все дозволено», неосторожно сказанные христианином в адрес своих неверующих родителей или просто людей, еще не пришедших к вере, сегодня вполне могут оказаться не благочестивым аргументом в споре, а самым обыкновенным хамством.
Но в таком случае, чем же отличается христианская жизнь по Евангелию от нравственности неверующего человека?
Безнравственность на острове
Существует известный софизм: что отражает зеркало, когда в него никто не смотрит? Ответ на загадку парадоксален и прост – оставленное без присмотра зеркало вообще ничего не отражает, поскольку сам процесс отражения предполагает наличие:
1. объекта,
2. отражающей поверхности,
3. субъекта, воспринимающего это отражение.
С нравственностью дело обстоит очень похожим образом – поведение человека может быть нравственным или безнравственным лишь по отношению к кому-либо. Для нравственной оценки человеческих поступков нужен кто-то, кто может дать им такую оценку со стороны. Имея в виду этот факт, отличие между атеистической и христианской моралью увидеть совсем нетрудно.
Предположим, в результате кораблекрушения человек оказался выброшен на необитаемый остров, где кроме него нет ни одной живой души. Может ли он в таких условиях совершить безнравственный поступок? В принципе – да, может, но при одном непременном условии: для этого он обязательно должен быть верующим человеком. Странно звучит? Но ведь верующий всегда осознает себя в присутствии Божием, следовательно, даже полное одиночество вовсе не освобождает его от нравственных обязанностей перед Богом, которые он может соблюдать или нарушить. Он может, например, радоваться своему спасению и благодарить за него Бога. А может, напротив, – разувериться в том, что Бог любит его, впасть в уныние, окончательно отчаяться и даже покончить с собой.
А вот для атеиста в подобной ситуации безнравственное поведение окажется попросту невозможным, поскольку само понятие нравственности при отсутствии отношений с другими людьми теряет для него всякое основание.
Пример с необитаемым островом, конечно же, всего лишь – аллегория. Но разве в нашей повседневной жизни все мы – и атеисты, и христиане – не оказываемся то и дело в ситуациях, когда нравственную оценку нашим поступкам дать просто некому? И там, где христианин знает, что любое его движение видит Господь, неверующий человек может считать себя абсолютно свободным от чьего-либо взгляда и контроля. Что же может послужить основанием для нравственного выбора атеиста в ситуации, когда он совершенно точно знает, что никто и никогда, ни при каких обстоятельствах не узнает о его поступке?
Составитель знаменитого «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимир Даль писал: «Христианская вера заключает в себе правила самой высокой нравственности. Нравственность веры нашей выше нравственности гражданской: вторая требует только строгого исполнения законов, первая же ставит судьею совесть и Бога».
Конечно же, и неверующий человек может, как уже было написано ранее, следовать голосу собственной совести. Но если совесть воспринимается им как одно из движений его собственной психики, то почему бы ему просто не научиться управлять ею в соответствии со своими нуждами?
А вот если он все же считает, что перед собственной совестью у него есть некие моральные обязательства, значит, он уже предполагает, пускай и неосознанно, наличие внешнего по отношению к себе источника нравственной оценки своих поступков. От такого понимания совести до веры в Бога дистанция совсем небольшая, и многие верующие люди пришли ко Христу именно по этому пути.
Замах и удар
Большинство нравственных систем, в конечном счете, сводятся к так называемому золотому правилу этики: не делай другим того, чего не желаешь себе. И если человек не убивает, не ворует, не изменяет жене и не пропивает зарплату, то его образ жизни с достаточным основанием можно считать нравственным, поскольку нравственность определяется исключительно через действия. Ведь нельзя же упрекнуть кого-либо в безнравственности за нехорошие мысли, желания или чувства, которые он никак не выражает. Но, оказывается, именно этот, невидимый для посторонних глаз пласт человеческого бытия христиане как раз и призваны возделывать в себе прежде всего – потому что любой безнравственный поступок сначала созревает в человеческой душе. Евангелие прямо свидетельствует об этом словами Христа: Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, – все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека (Мк. 7:21-23).
Удару предшествует замах, злому делу – соответствующее устроение сердца. И если не остановить в себе зло на этом, внутреннем этапе, оно может вырваться наружу уже в виде безнравственного поступка или преступления. А может и не вырваться, но самому человеку от этого не станет намного легче, ибо не всякое зло направлено вовне, на других людей. Ну, к примеру, какая беда окружающим от чьей-то зависти? Они могут и не знать о ней вовсе, а вот сам этот несчастный завистник просто зеленеет от одних только мыслей о чужом преуспеянии и медленно убивает себя собственной завистью. То же самое можно сказать о гордости или об унынии. Унывающего или гордого человека вряд ли возможно назвать безнравственным, поскольку он не приносит вреда никому, кроме себя самого. Но, с христианской точки зрения, уныние и гордость – самые тяжелые грехи, потому что именно они отнимают у человека саму возможность обратиться к Богу за исцелением.
Нетрудно заметить, что ни о какой нравственности речь в этих случаях не идет. Все это относится уже совсем к другой области нашего бытия – к сфере действия человеческого духа, к духовности.
Отличие одного от другого хорошо поясняют слова Христа, обращенные к ученикам: Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. 5:27-28).
Очевидно, что прелюбодеяние (супружеская измена) – поступок, которому можно дать соответствующую оценку в категориях нравственности. Но человек может вести и вполне благопристойный образ жизни, а вот в мыслях своих предаваться самым разнообразным видам разврата. И в этом случае никаких обвинений в безнравственности предъявить ему уже невозможно, ведь он не делает ничего плохого, а чужая душа, как известно, – потемки. Тем не менее, с точки зрения христианской духовности, такой человек находится в гибельном состоянии, и даже самое безупречное в нравственном отношении поведение не принесет ему никакой пользы, если он не наведет порядок в своей душе и не прекратит свои похабные медитации.
Злые мысли калечат человеческое сердце так же, как и злые поступки, а то, что остается невидимым для людей, невозможно скрыть от Бога. Поэтому христианство призывает людей не просто к изменению поведения, а прежде всего – к перемене ума и сердца, к изменению направления мыслей, чувств и желаний. В христианской аскетике такая перемена называется покаянием, а путь к нему лежит только через исполнение заповедей.
Зачем нужны бриллианты
Квалифицированный стекольщик может качественно резать стекло бриллиантом, поскольку ограненный алмаз вполне пригоден и для этой цели. Правда, использовать драгоценный камень как простой стеклорез, по меньшей мере, – безрассудно.
Но еще безрассуднее считать христианство всего лишь сводом нравственных норм и правил. Нет, конечно, можно рассуждать и так. Этический кодекс, построенный на основании евангельских заповедей, работает не хуже любой другой нравственной системы. Но ведь и бриллиант режет стекло не хуже стеклореза…
Нравственная жизнь неверующего человека не лучше и не хуже христианской жизни по Евангелию. Просто у них совершенно разные цели и задачи, отличающиеся друг от друга до такой степени, что любое их сопоставление попросту теряет смысл.
Дело в том, что нравственность упорядочивает отношения между людьми, а христианство – приводит человека к Богу. И если заповеди Евангелия могут регулировать общественные отношения (о чем свидетельствует вся история христианской цивилизации), то никакая, даже самая высокая нравственность не сможет привести ко Христу человека, который полностью удовлетворен своей праведностью. И в самом деле – зачем врач здоровому? Зачем Спаситель тому, кто не погибает?
У христиан жизнь по заповедям имеет принципиально иной смысл. По слову преподобного Симеона Нового Богослова, тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи. А святитель Игнатий Брянчанинов описывает в своих трудах оценку христианскими подвижниками своих подвигов и добродетелей следующим образом: «Подвижник, только что начнет исполнять их, как и увидит, что исполняет их весьма недостаточно, нечисто… Усиленная деятельность по Евангелию яснее и яснее открывает ему недостаточность его добрых дел, множество его уклонений и побуждений, несчастное состояние его падшего естества… Исполнение им заповедей он признает искажением и осквернением их». «Поэтому святые омывали свои добродетели, как бы грехи, потоками слез».
Таким образом, правда и добродетели атеистов и христиан, несмотря на внешнее сходство, в духовном смысле оказываются не взаимодополняющими друг друга, а взаимоисключающими: первые превозносят человека в своих глазах, ослепляют его и тем – «отнимают» у него Христа, а вторые, напротив, открывают человеку его падшую природу, смиряют его и приводят ко Христу.
Единственное достояние
Одна и та же дорога, в зависимости от выбранного направления, может вести в противоположные стороны.
Самая страшная беда неверующего человека – в том, что он не осознает всей ущербности и недостаточности своего существования без Бога. И чем более нравственной будет жизнь такого человека, тем сильнее будет он утверждаться во мнении, что Христос ему не нужен. О том, что происходит у него в душе, он, как правило, даже не задумывается, а если и задумывается, то без Евангелия просто не может дать своему духовному состоянию правильную оценку. А ведь именно духовное устроение остается для человека самой главной и неотъемлемой ценностью даже тогда, когда его нравственность и все прочие достоинства уже не будет иметь для него решительно никакого значения.
Предположим, у человека случился инсульт. Он полностью парализован, не может совершать абсолютно никаких движений, и даже способность говорить его оставила. Одно лишь сознание работает у него так же ясно, как и до болезни, теперь он может только думать. Можно ли охарактеризовать его жизнь в нравственных категориях? Ну, конечно же, нет. В таком трагическом положении человек совершенно лишен возможности совершать как нравственные, так и безнравственные поступки.
А вот духовная его жизнь продолжается. И в этой области своего бытия он по-прежнему остается деятельным и свободным в выборе. Он может, например, возненавидеть весь мир, проклиная всех людей на Земле просто за то, что они здоровы и могут ходить, смеяться и разговаривать друг с другом.
Но так же он может испытывать любовь и благодарность к родным, которые за ним ухаживают, признательность к врачам, облегчающим его страдания… А еще он может молиться за них, просить для них у Господа всего самого лучшего. Может всю свою жизнь разобрать в памяти по дням и увидеть в ней то, что долгие годы оставалось незамеченным за житейской суетой и повседневными заботами – увидеть Божию любовь к нему и свое безразличие к этой любви. И если это случится, тогда он от всего сердца может сказать Богу: прости меня…
Полный паралич, конечно, – экстремальная ситуация. Но все мы, и верующие, и атеисты, в своей внутренней, духовной жизни ежедневно ведем себя точно так же – любим или ненавидим, благословляем или проклинаем, молимся или услаждаем себя непристойными помыслами… И все мы, кто – раньше, кто – позже, но неизбежно окажемся в ситуации гораздо более трагичной и страшной, чем самый безнадежный паралич: мы все когда-нибудь умрем. Вот тогда любые нравственные категории станут для нас такой же бесполезной вещью, как богатство или слава, а главным и единственным нашим достоянием окажется то устроение духа, которое мы приобрели за время своего земного странствия.
Христиане ни в коем случае не считают себя нравственнее неверующих, они просто осознанно готовят свою душу к Вечности, не дожидаясь паралича или смерти. Оценку собственной нравственности они оставляют на суд людской, а сердце свое готовят к суду Божиему, ибо человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце (1Цар. 16:7).
Журнал Фома