Модный адвокат тэффи главная мысль
Время создания
Рассказ написан и опубликован в 1910 году (Тэффи. Юмористические рассказы. Кн. 1. Спб.: Шиповник).
Жанр и литературное направление
Среди многочисленных авторов «дозволенной» юмористики, распространённой в десятилетие 1907 – 1917 (годы между первой и второй русскими революциями), Тэффи выделялась глубокой, неповторимой близостью к классической традиции сатиры М. Е. Салтыкова-Щедрина, сочетающей «чёрный юмор», злой и беспощадный реализм с актуальностью и даже злободневностью; абсурдность ситуации – с узнаваемостью, типичностью персонажей. Правда, в коротких рассказах Тэффи нет щедринской фантастики и аллегоричности, благодаря которым Щедрин называл свои короткие произведения «сказками». Тэффи даже такого своего читателя, который заранее подозревает нелепую, абсурдную концовку «обыкновенной истории», заставляет поверить чуть ли не в возможность повторения или даже существования подобной истории в реальной действительности и таким образом превращает её в классическую новеллу, в которой сюжетное напряжение постепенно нагнетается, а кульминацией, разрешающей напряжение, становится неожиданная развязка.
Тема, сюжет, персонажи («сценические» и «внесценические»)
Тема сатирической новеллы «Модный адвокат» чрезвычайно серьёзна и более ста лет спустя вновь актуальна – амбициозные политики и их роковая роль в истории. За такого политика читатель сперва принимает популярного журналиста Семёна Рубашкина, которого судят по нелепому, надуманному обвинению в революционном подстрекательстве, за «распространение волнующих слухов о роспуске первой Думы в газетной статье». На «плотного господина во фраке» лишь случайно обратили внимание:
« — Это ещё кто? — спросила жена.
— Да это мой адвокат.
— Адвокат? — удивились приятели. — Да ты с ума сошёл! Для такого ерундового дела адвоката брать! Да это, батенька, курам на смех. Что он делать будет? Ему и говорить-то нечего! Суд прямо направит на прекращение.
— Да я, собственно говоря, и не собирался его приглашать. Он сам предложил свои услуги. И денег не берёт. Мы, говорит, за такие дела из принципа берёмся…»
Начинается заседание суда. Всё идёт к тому, чтобы «направить на прекращение».
«Но тут выскочил адвокат. Лицо у него стало багровым, глаза выкатились, шея налилась». И как только он открывает рот, журналисту Рубашкину и его близким становится не до смеха. Да и читатель должен быть уж слишком смешлив, чтобы этакий густой сарказм и чёрный юмор автора заставил его хотя бы улыбнуться. Описываемая ситуация становится нелепой, абсурдной, но становится ли она смешной? Мог ли смеяться современник Тэффи над тем, что суд в конце концов приговорил Семёна Рубашкина к «преданию смертной казни через повешение»? Да и в наше время может над этим смеяться только безнадёжный двоечник, пропустивший мимо ушей зловещее упоминание о «столыпинских галстуках» на школьном уроке истории.
Как же модный адвокат выстраивает столь «блестящую», с точностью до наоборот, логику судебного разбирательства дела своего «подзащитного»? Абсурд «линии защиты» развивается по нарастающей. Классический приём в русской адвокатской практике конца ХІХ – начала ХХ века – «пришить к делу» то, что с ним никак не связано, однако чисто теоретически может иметь к нему косвенное, «внесценическое» отношение. Обвиняемый признался, что подписал вменяемую ему газетную статью первыми буквами имени и фамилии – С. Р.? Превосходно. А помнит ли уважаемый суд, что «эсер» – это никто иной как член запрещённой террористической партии социалистов-революционеров? Вот он, подлинный герой русской революции, который «тайно и безыменно руководят могучим движением»!
« — Вы думаете, что год тюрьмы сделает для вас кролика из этого льва? <…> Сибирь ли уготовили вы для него? Но, господа судьи! Я ничего не скажу вам. Я спрошу у вас только: где находится Гершуни? Гершуни, сосланный вами в Сибирь?»
Происходит риторическая подмена, в результате которой Рубашкин, «всего лишь» журналист, работник вполне легальной прессы, легко ставится на одну доску с «внесценическим» персонажем – с тем, кого впоследствии и в СССР впрямь считали «подлинным героем русской революции». Если бы не перелёт Чкалова через Северный полюс в 1937 году, то одна из центральных улиц Киева (кстати, в 1911 году названная Столыпинской, т. к. здесь была больница, в которой умер Столыпин, смертельно раненный террористом Богровым) называлась бы улицей Гершуни не 18 лет (с 1919 по 1937, когда её переименовали в ул. Чкалова), а все 70, и таких улиц в СССР было немало (последняя улица Гершуни на Украине, в г. Козелец, просуществовала вплоть до 2016 года!).
Так постепенно вырисовывается подлинная, провокационная задача модного адвоката – сделать из «подзащитного» очередного героя-мученика. После вынесения приговора, в буфете суда, адвокату «рукоплещет молодёжь», а он берёт у судебного хроникёра на вычитку свою «блестящую» речь, которая будет помещена в завтрашних газетах. В финале новеллы человек, знающий Рубашкина, подходит к адвокату с вопросом:
« – Никакой надежды?
Адвокат мрачно усмехнулся.
— Что поделаешь! Кошмар русской действительности!..»
Мастерство новеллистической композиции
На трёх-четырёх страницах книжного текста автору невозможно было бы запечатлеть «кошмар русской действительности» и тем более ясно высказать свой взгляд на причины, которые вели (и, как мы знаем, вскоре привели) к настоящему кошмару, к катастрофе этой действительности, если бы не ряд специальных приёмов.
Так, например, подсудимый журналист назван по имени, адвокат – отнюдь нет: имя им легион. Это они, амбициозные юристы, привели империю к кошмару и довели её до кровавого развала. В динамически развивающейся композиции, в узнаваемых деталях судебного заседания с его трусливым, напуганным председательствующим – всё это становится чуть ли не убедительной художественной реальностью. На ощущение реальности происходящего неумолимо работает искусно выстроенная новеллистическая композиция.
Вначале – неспешная экспозиция с её умиротворённым благодушием в настоящем и с предвкушаемым скорым будущим, т. е. скромным банкетом «для своих» в модном ресторане «Вена» по случаю несомненно успешного окончания «дела», не стоящего и выеденного в этом ресторане яйца.
Однако завязка поражает нелепостью поведения абсурдной и, как сперва казалось, излишней фигуры. Только теперь читатель вспоминает о том, что эта фигура вынесена в заглавие новеллы – но почему и зачем? Чтобы быть высмеянной за то, что полезла не в своё дело?
И вот развитие действия быстро показывает, что такие судебные дела для модного адвоката не просто «свои», но что он, поднаторевший в таких делах, видимо, именно на них и сделал себе модное имя. Пущенная в ход адвокатская «логика» именно в силу своей неожиданной, полной абсурдности пугает председательствующего, который своими трусливыми распоряжениями чётко «отбивает такт» – показывает нарастание напряжённости новеллистического действия от этапа к этапу судебного заседания. На переходе от первого, ещё благодушного этапа ко второму, уже пугающему – следует команда председательствующего «очистить зал от публики». На переходе к третьему, роковому этапу «председатель попросил закрыть двери и удалить свидетелей». Наконец, на словах “Да сгинет гнусное…” «председатель лишил защитника слова», но слово это (разумеется, «самодержавие») и так прозвучало в головах судей – и было последней каплей, спровоцировавшей их жестокий приговор несчастному Рубашкину. Так после трёх этапов развития действия с неумолимой новеллистической логикой наступает кульминация – собственно приговор.
И затем следует развязка, показывающая нам адвоката вовсе не безумным (как в завязке, где у него «глаза выкатились, шея налилась»), а вполне себе циничным мужчиной со здоровым аппетитом («закусил сосисками и выпил бокал пива») и непомерными амбициями («попросил судебного хроникера прислать ему корректуру защитительной речи»).
«Ностальгия», анализ рассказа Тэффи
«Блины», анализ рассказа Тэффи
«Жизнь и воротник», анализ произведения Тэффи
«Свои и чужие», анализ рассказа Тэффи
«Тонкая психология», анализ рассказа Тэффи
«Демоническая женщина», анализ произведения Тэффи
«Экзамен», анализ рассказа Тэффи
«Брошечка», анализ рассказа Тэффи
«Раскаявшаяся судьба», анализ новеллы Тэффи
«Неживой зверь», анализ новеллы Тэффи
«Семейный аккорд», анализ рассказа Тэффи
По писателю: Тэффи
Н. Тэффи. Экзамен
Представляю рассказ Н. Тэффи. Экзамен.
На подготовку к экзамену по географии дали три дня. Два из них Маничка потратила на примерку нового корсета с настоящей планшеткой. На третий день вечером села заниматься.
Открыла книгу, развернула карту и – сразу поняла, что не знает ровно ничего. Ни рек, ни гор, ни городов, ни морей, ни заливов, ни бухт, ни губ, ни перешейков – ровно ничего.
А их было много, и каждая штука чем-нибудь славилась.
Индийское море славилось тайфуном, Вязьма – пряниками, Пампасы – лесами, Льяносы – степями, Венеция – каналами, Китай – уважением к предкам.
Все славилось!
Хорошая славушка дома сидит, а худая по свету бежит – и даже Пинские болота славились лихорадками.
Подзубрить названия Маничка еще, может быть, и успела бы, но уж со славой ни за что не справиться.
– Господи, дай выдержать экзамен по географии рабе твоей Марии!
И написала на полях карты: «Господи, дай! Господи, дай! Господи, дай!»
Три раза.
Потом загадала: напишу двенадцать раз «Господи, дай», тогда выдержу экзамен.
Написала двенадцать раз, но, уже дописывая последнее слово, сама себя уличила:
– Ага! Рада, что до конца дописала. Нет, матушка! Хочешь выдержать экзамен, так напиши еще двенадцать раз, а лучше и все двадцать.
Достала тетрадку, так как на полях карты было места мало, и села писать. Писала и приговаривала:
– Воображаешь, что двадцать раз напишешь, так и экзамен выдержишь? Нет, милая моя, напиши-ка пятьдесят раз! Может быть, тогда что-нибудь и выйдет. Пятьдесят? Обрадовалась, что скоро отделаешься! А? Сто раз, и ни слова меньше…
Н. Тэффи. Экзамен. Часть 1
Перо трещит и кляксит.
Маничка отказывается от ужина и чая. Ей некогда. Щеки у нее горят, ее всю трясет от спешной, лихорадочной работы.
В три часа ночи, исписав две тетрада и кляпспанир, она уснула над столом.***
Тупая и сонная, вошла она в класс. Все уже были в сборе и делились друг с другом своим волнением.
– У меня каждую минуту сердце останавливается на полчаса! – говорила первая ученица, закатывая глаза.
На столе уже лежали билеты. Самый неопытный глаз мог мгновенно разделить их на четыре сорта: билеты, согнутые трубочкой, лодочкой, уголками кверху и уголками вниз.
Но темные личности с последних скамеек, состряпавшие эту хитрую штуку, находили, что все еще мало, и вертелись около стола, поправляя билеты, чтобы было повиднее.
– Маня Куксина! – закричали они. – Ты какие билеты вызубрила? А? Вот замечай как следует: лодочкой – это пять первых номеров, а трубочкой пять следующих, а с уголками…
Но Маничка не дослушала. С тоской подумала она, что вся эта ученая техника создана не для нее, не вызубрившей ни одного билета, и сказала гордо:
– Стыдно так мошенничать! Нужно учиться для себя, а не для отметок.
Н. Тэффи. Экзамен. Часть 2
Вошел учитель, сел, равнодушно собрал все билеты и, аккуратно расправив, перетасовал их. Тихий стон прошел по классу. Заволновались и заколыхались, как рожь под ветром.
– Госпожа Куксина! Пожалуйте сюда. Маничка взяла билет и прочла. «Климат Германии.
Природа Америки. Города Северной Америки»…
– Пожалуйста, госпожа Куксина. Что вы знаете о климате Германии?
Маничка посмотрела на него таким взглядом, точно хотела сказать: «За что мучаешь животных?» – и, задыхаясь, пролепетала:
– Климат Германии славится тем, что в нем нет большой разницы между климатом севера и климатом юга, потому что Германия, чем южнее, тем севернее…
Учитель приподнял одну бровь и внимательно посмотрел на Маничкин рот.
– Так-с! Подумал и прибавил:
– Вы ничего не знаете о климате Германии, госпожа Куксина. Расскажите, что вы знаете о природе Америки?
Маничка, точно подавленная несправедливым отношением учителя к ее познаниям, опустила голову и кротко ответила:
– Америка славится Пампасами.
Учитель молчал, и Маничка, выждав минуту, прибавила чуть слышно:
– А Пампасы Льяносами.
Учитель вздохнул шумно, точно проснулся, и сказал с чувством:
– Садитесь, госпожа Куксина.***
Следующий экзамен был по истории.
Классная дама предупредила строго:
– Смотрите, Куксина! Двух переэкзаменовок вам не дадут. Готовьтесь как следует по истории, а то останетесь на второй год! Срам какой!
Весь следующий день Маничка была подавлена. Хотела развлечься и купила у мороженщика десять порций фисташкового, а вечером уже не по своей воле приняла касторку.
Н. Тэффи. Экзамен. Часть 3
Зато на другой день – последний перед экзаменами – пролежала на диване, читая «Вторую жену» Марлитта, чтобы дать отдохнуть голове, переутомленной географией.
Вечером села за Иловайского и робко написала десять раз подряд: «Господи, дай…»
Усмехнулась горько и сказала:
– Десять раз! Очень Богу нужно десять раз! Вот написать бы раз полтораста, другое дело было бы!
В шесть часов утра тетка из соседней комнаты услышала, как Маничка говорила сама с собой на два тона.
Один тон стонал:
– Не могу больше! Ух, не могу!
Другой ехидничал:
– Ага! Не можешь! Тысячу шестьсот раз не можешь написать «Господи, дай», а экзамен выдерживать – так это ты хочешь! Так это тебе подавай! За это пиши двести тысяч раз! Нечего! Нечего!
Испуганная тетка прогнала Маничку спать.
– Нельзя так. Зубрить тоже в меру нужно. Переутомишься – ничего завтра ответить не сообразишь.
В классе старая картина.
Испуганный шепот и волнение, и сердце первой ученицы, останавливающееся каждую минуту на три часа, и билеты, гуляющие по столу на четырех ножках, и равнодушно перетасовывающий их учитель.
Маничка сидит и, ожидая своей участи, пишет на обложке старой тетради: «Господи, дай».
Успеть бы только исписать ровно шестьсот раз, и она блестяще выдержит!
– Госпожа Куксина Мария! Нет, не успела!
Учитель злится, ехидничает, спрашивает всех не по билетам, а вразбивку.
– Что вы знаете о войнах Анны Иоанновны, госпожа Куксина, и об их последствиях?
Что-то забрезжило в усталой Маничкиной голове:
– Жизнь Анны Иоанновны была чревата… Анна Иоанновна чревата… Войны Анны Иоанновны были чреваты…
Она приостановилась, задохнувшись, и сказала еще, точно вспомнив наконец то, что нужно:
– Последствия у Анны Иоанновны были чреватые…
И замолчала.
Учитель забрал бороду в ладонь и прижал к носу.
Маничка всей душой следила за этой операцией, и глаза ее говорили: «За что мучаешь животных?»
– Не расскажете ли теперь, госпожа Куксина, – вкрадчиво спросил учитель, – почему Орлеанская дева была прозвана Орлеанской?
Маничка чувствовала, что это последний вопрос, вопрос, влекущий огромные, самые «чреватые последствия». Правильный ответ нес с собой: велосипед, обещанный теткой за переход в следующий класс, и вечную дружбу с Лизой Бекиной, с которой, провалившись, придется разлучиться. Лиза уже выдержала и перейдет благополучно.
– Ну-с? – торопил учитель, сгоравший, по-видимому, от любопытства услышать Маничкин ответ. – Почему же ее прозвали Орлеанской?
Маничка мысленно дала обет никогда не есть сладкого и не грубиянить. Посмотрела на икону, откашлялась и ответила твердо, глядя учителю прямо в глаза:
– Потому что она была девица.
Иллюстрация
Ну что, понравился рассказ Н. Тэффи. «Экзамен»? Тогда читайте еще!
Нaдеждa Тэффи. Модный aдвокaт
В этот день нaроду в суде было мaло. Интересного зaседaния не предполaгaлось.
Нa скaмьях зa зaгородкой томились и вздыхaли три молодых пaрня в косовороткaх. В местaх для публики — несколько студентов и бaрышень, в углу двa репортерa.
Нa очереди было дело Семенa Рубaшкинa. Обвинялся он, кaк было скaзaно в протоколе, «зa рaспрострaнение волнующих слухов о роспуске первой Думы» в гaзетной стaтье.
Обвиняемый был уже в зaле и гулял перед публикой с женой и тремя приятелями. Все были оживлены, немножко возбуждены необычaйностью обстaновки, болтaли и шутили.
— Хоть бы уж скорее нaчинaли, — говорил Рубaшкин, — голоден, кaк собaкa.
— А отсюдa мы прямо в «Вену» зaвтрaкaть, — мечтaлa женa.
— Гa! гa! гa! Вот кaк зaпрячут его в тюрьму, вот вaм и будет зaвтрaк, — острили приятели.
— Уж лучше в Сибирь, — кокетничaлa женa, — нa вечное поселение. Я тогдa зa другого зaмуж выйду.
Приятели дружно гоготaли и хлопaли Рубaшкинa по плечу.
В зaлу вошел плотный господин во фрaке и, нaдменно кивнув обвиняемому, уселся зa пюпитр и стaл выбирaть бумaги из своего портфеля.
— Это еще кто? — спросилa женa.
— Дa это мой aдвокaт.
— Адвокaт? — удивились приятели. — Дa ты с умa сошел! Для тaкого ерундового делa aдвокaтa брaть! Дa это, бaтенькa, курaм нa смех. Что он делaть будет? Ему и говорить-то нечего! Суд прямо нaпрaвит нa прекрaщение.
— Дa я, собственно говоря, и не собирaлся его приглaшaть. Он сaм предложил свои услуги. И денег не берет. Мы, говорит, зa тaкие делa из принципa беремся. Гонорaр нaс только оскорбляет. Ну я, конечно нaстaивaть не стaл. Зa что же его оскорблять? — Оскорблять нехорошо, — соглaсилaсь женa.
— А с другой стороны, чем он мне мешaет? Ну, поболтaет пять минут. А может быть, еще и пользу принесет. Кто их знaет? Нaдумaют еще тaм кaкой-нибудь штрaф нaложить, aн он и улaдит дело.
— Н-дa, это действительно, — соглaсились приятели.
Адвокaт встaл, рaспрaвил бaки, нaхмурил брови и подошел к Рубaшкину.
— Я рaссмотрел вaше дело, — скaзaл он и мрaчно прибaвил: — Мужaйтесь.
Зaтем вернулся нa свое место.
— Чудaк! — прыснули приятели.
— Ч-черт, — озaбоченно покaчaл головой Рубaшкин. — Штрaфом пaхнет.
* * *
— Прошу встaть! Суд идет! — крикнул судебный пристaв.
Обвиняемый сел зa свою зaгородку и оттудa кивaл жене и друзьям, улыбaясь сконфуженно и гордо, точно получил пошлый комплимент.
— Герой! — шепнул жене один из приятелей.
— Прaвослaвный! — бодро отвечaл между тем обвиняемый нa вопрос председaтеля.
— Признaете ли вы себя aвтором стaтьи, подписaнной инициaлaми С. Р.?
— Признaю.
— Что имеете еще скaзaть по этому делу?
— Ничего, — удивился Рубaшкин. Но тут выскочил aдвокaт.
Лицо у него стaло бaгровым, глaзa выкaтились, шея нaлилaсь. Кaзaлось, будто он подaвился бaрaньей костью.
— Господa судьи! — воскликнул он. — Дa, это он перед вaми, это Семен Рубaшкин. Он aвтор стaтьи и рaспускaтель слухов о роспуске первой Думы, стaтьи, подписaнной только двумя буквaми, но эти буквы С. Р. Почему двумя, спросите вы. Почему не тремя, спрошу и я. Почему он, нежный и предaнный сын, не поместил имени своего отцa? Не потому ли, что ему нужны были только две буквы С. и Р.? Не является ли он предстaвителем грозной и могущественной пaртии?
Господa судьи! Неужели вы допускaете мысль, что мой доверитель просто скромный гaзетный писaкa, обмолвившийся неудaчной фрaзой в неудaчной стaтье? Нет, господa судьи! Вы не впрaве оскорбить его, который, может быть, предстaвляет собой скрытую силу, тaк скaзaть, ядро, я скaзaл бы, эмоционaльную сущность нaшего великого революционного движения.
Винa его ничтожнa, — скaжете вы. Нет! — воскликну я. Нет! — зaпротестую я.
Председaтель подозвaл судебного пристaвa и попросил очистить зaл от публики.
Адвокaт отпил воды и продолжaл:
— Вaм нужны герои в белых пaпaхaх! Вы не признaете скромных тружеников, которые не лезут вперед с криком «руки вверх!», но которые тaйно и безыменно руководят могучим движением. А былa ли белaя пaпaхa нa предводителе огрaбления московского бaнкa? А былa ли белaя пaпaхa нa голове того, кто рыдaл от рaдости в день убийствa фон-дер… Впрочем, я уполномочен своим клиентом только в известных пределaх. Но и в этих пределaх я могу сделaть многое.
Председaтель попросил зaкрыть двери и удaлить свидетелей.
— Вы думaете, что год тюрьмы сделaет для вaс кроликa из этого львa?
Он повернулся и несколько мгновений укaзывaл рукой нa рaстерянное, вспотевшее лицо Рубaшкинa. Зaтем, сделaв вид, что с трудом отрывaется от величественного зрелищa, продолжaл:
— Нет! Никогдa! Он сядет львом, a выйдет стоглaвой гидрой! Он обовьет, кaк боa констриктор, ошеломленного врaгa своего, и кости aдминистрaтивного произволa жaлобно зaхрустят нa его могучих зубaх.
Сибирь ли уготовили вы для него? Но господa судьи! Я ничего не скaжу вaм. Я спрошу у вaс только: где нaходится Гершуни? Гершуни, сослaнный вaми в Сибирь?
И к чему? Рaзве тюрьмa, ссылкa, кaторгa, пытки (которые, кстaти скaзaть, к моему доверителю почему-то не применялись), рaзве все эти ужaсы могли бы вырвaть из его гордых уст хоть слово признaния или хоть одно из имен тысячи его сообщников?
Нет, не тaков Семен Рубaшкин! Он гордо взойдет нa эшaфот, он гордо отстрaнит своего пaлaчa и, скaзaв священнику: «Мне не нужно утешения!» — сaм нaденет петлю нa свою гордую шею.
Господa судьи! Я уже вижу этот блaгородный обрaз нa стрaницaх «Былого», рядом с моей стaтьей о последних минутaх этого великого борцa, которого стоустaя молвa сделaет легендaрным героем русской революции.
Воскликну же и я его последние словa, которые он произнесет уже с мешком нa голове: «Дa сгинет гнусное…»
Председaтель лишил зaщитникa словa.
Зaщитник повиновaлся, прося только принять его зaявление, что доверитель его, Семен Рубaшкин, aбсолютно откaзывaется подписaть просьбу о помиловaнии.
* * *
Суд, не выходя для совещaния, тут же переменил стaтью и приговорил мещaнинa Семенa Рубaшкинa к лишению всех прaв состояния и предaнию смертной кaзни через повешение.
Подсудимого без чувств вынесли из зaлa зaседaния.
* * *
В буфете судa молодежь сделaлa aдвокaту шумную овaцию.
Он приветливо улыбaлся, клaнялся, пожимaл руки.
Зaтем, зaкусив сосискaми и выпив бокaл пивa, попросил судебного хроникерa прислaть ему корректуру зaщитительной речи.
— Не люблю опечaток, — скaзaл он.
* * *
В коридоре его остaновил господин с перекошенным лицом и бледными губaми. Это был один из приятелей Рубaшкинa.
— Неужели все кончено! Никaкой нaдежды?
Адвокaт мрaчно усмехнулся.
— Что поделaешь! Кошмaр русской действительности!…
Надежда Тэффи
Книга Надежды Александровны Тэффи (1872-1952) дает читателю возможность более полно познакомиться с ранним творчеством писательницы, которую по праву называли «изящнейшей жемчужиной русского культурного юмора».
Надежда Тэффи
Модный адвокат
В этот день народу в суде было мало. Интересного заседания не предполагалось.
На скамьях за загородкой томились и вздыхали три молодых парня в косоворотках. В местах для публики – несколько студентов и барышень, в углу два репортера.
На очереди было дело Семена Рубашкина. Обвинялся он, как было сказано в протоколе, «за распространение волнующих слухов о роспуске первой Думы» в газетной статье.
Обвиняемый был уже в зале и гулял перед публикой с женой и тремя приятелями. Все были оживлены, немножко возбуждены необычайностью обстановки, болтали и шутили.
– Хоть бы уж скорее начинали, – говорил Рубашкин, – голоден, как собака.
– А отсюда мы прямо в «Вену» завтракать, – мечтала жена.
– Га! га! га! Вот как запрячут его в тюрьму, вот вам и будет завтрак, – острили приятели.
– Уж лучше в Сибирь, – кокетничала жена, – на вечное поселение. Я тогда за другого замуж выйду.
Приятели дружно гоготали и хлопали Рубашкина по плечу.
В залу вошел плотный господин во фраке и, надменно кивнув обвиняемому, уселся за пюпитр и стал выбирать бумаги из своего портфеля.
– Это еще кто? – спросила жена.
– Да это мой адвокат.
– Адвокат? – удивились приятели. – Да ты с ума сошел! Для такого ерундового дела адвоката брать! Да это, батенька, курам на смех. Что он делать будет? Ему и говорить-то нечего! Суд прямо направит на прекращение.
– Да я, собственно говоря, и не собирался его приглашать. Он сам предложил свои услуги. И денег не берет. Мы, говорит, за такие дела из принципа беремся. Гонорар нас только оскорбляет. Ну я, конечно настаивать не стал. За что же его оскорблять? – Оскорблять нехорошо, – согласилась жена.
– А с другой стороны, чем он мне мешает? Ну, поболтает пять минут. А может быть, еще и пользу принесет. Кто их знает? Надумают еще там какой-нибудь штраф наложить, ан он и уладит дело.
– Н-да, это действительно, – согласились приятели.
Адвокат встал, расправил баки, нахмурил брови и подошел к Рубашкину.
– Я рассмотрел ваше дело, – сказал он и мрачно прибавил: – Мужайтесь.
Затем вернулся на свое место.
– Чудак! – прыснули приятели.
– Ч-черт, – озабоченно покачал головой Рубашкин. – Штрафом пахнет.
Популярные сегодня пересказы
- Парадокс — краткое содержание книги Короленко
История рассказывает про Яна Криштофа Залуского, калеку с рождения живущего без рук. Анатомия Криштофа Залуцкого весьма неказиста, он является человеком с большой головой и маленьким туловищем, узкими плечами. - Незнакомка — краткое содержание стиха Блока
Душный весенний вечер. Рядом с рестораном слышны пьяные выкрики подгулявших посетителей, подвыпивших компаний, их постоянный многоголосый шум не смолкает до поздней ночи. В переулке видны старинные загородные дачи - Амадей — краткое содержание пьесы Шаффера
Пьеса начинается со вступительных слов старого Сальери. Он вспоминает, как всегда хотел обладать музыкальным талантом, о чем страстно просил Бога. Взамен он обещал вести праведную жизнь - Краткое содержание романа Конец вечности Азимова
В этом произведении речь идет об выдуманном предприятии, особенностью которого было то, что оно существовало вне времени. Это покажется читателям весьма необычным. Прозвали ее таким громким названием как «вечность».