О чем стих державина модное остроумие
У. Что значит «модное» остроумие и как к нему относится ЛГ Державина?
Д. Мода меняется. Сегодня модно одно, завтра другое. Значит, модное остроумие – не настоящее. На него мода пройдет.
У. В словаре Ожегова дано такое определение: «Мода – совокупность взглядов и вкусов, господствующих в определенной общественной среде в определенное, обычно недолгое время». Вот и в придворной среде было такое остроумие, которое высмеивал Державин в своем стихотворении. Оно недолговечно. Настоящее остро-умие – это тонкость ума, нахождение ярких, смешных черт и язвительных выражений.
Это стихотворение принадлежит к гражданской лирике, так как в нем оцениваются конкретные события общественной жизни, выражается отношение к определенному типу поведения людей. Основной эмоциональный тон — ирония, и кто не заметил этого, тот не понял ни ЛГ, ни автора.
Вывод. Державин смело сталкивал высокое и низкое, торжественное и юмористическое в одном произведении. В его творческое зарождается новая свободная классификация жанров лирики не по форме, а по темам: гражданская, философская, пейзажная и т.п.
Сравнение стихотворений Ломоносова и Державина.1743. Ломоносов «Утреннее размышление о Божием Величестве»1784. Державин «Бог».
О Ты, пространством бесконечный,
Живый в движенья вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах Божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: Бог.
Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий, —
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света Твоего рожденны,
Исследовать судеб Твоих:
Лишь мысль к Тебе взнестись дерзает, –
В Твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.
Хаоса бытность довременну
Из бездн Ты вечности воззвал,
А вечность прежде век рожденну,
В себе самом Ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый все единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!
Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от Тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,—
Так звезды в безднах под Тобой.
Светил возжженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристален громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры —
Перед Тобой — как нощь пред днем.
Как капля в море опущенна,
Вся твердь перед Тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед Тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров,— и то,
Когда дерзну сравнить с Тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед Тобой — ничто.
Ничто! Но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто! Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь — конечно, есть и Ты!
Ты есть! — природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть — и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей Ты телесных,
Где начал Ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной,
Я связь миров повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
У мом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? — безвестен;
А сам собой я быть не мог.
Твое созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! — в бессмертие твое.
Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать Твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к Тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.
1784
Итоги обсуждения. Обе оды – размышления о величии Творца. Но ЛГ Ломоносова смотрит исключительно на внешний мир, удивляясь его совершенству, через это приходит к мысли о величии создателя. ЛГ Державина занят самим собой, своим внутренним миром и в нем тоже видит величие Божьего творения.
Эти оды разделяет менее полувека, и хотя Державин, как и Ломоносов, классицист, но мы видим, что взгляд на мир изменился. Державина интересуют совершенно другие проблемы. Внутренний мир человека по своему значению для Державина так же велик и огромен, как для Ломоносов огромен окружающий мир.
Так происходит смена ведущих идей в поэзии.
ÌÎÄÍÎÅ ÎÑÒÐÎÓÌÈÅ
Ãàâðèèë/Ãàâðèëà Ðîìàíîâè÷ Äåðæàâèí (1743-1816 ã.)
Ïåðåâîä ñ ðóññêîãî ÿçûêà íà áîëãàðñêèé ÿçûê: Êðàñèìèð Ãåîðãèåâ
ÌÎÄÍÀ ÄÓÕÎÂÈÒÎÑÒ
Çà íèùî äà íå ìèñëè, äà íå ñå ñúìíÿâà,
ðåøåíèå çà âñè÷êî òóòàêñè äà äàâà,
äà íå ðàçáèðà, íî ïúê äà å ïðèêàçëèâ,
äà áúäå äúðçúê, íî êúì äðúçêèòå ëúñòèâ,
äà ðàçìíîæàâà â ðàçãîâîð êðàñèâà ïóñòîù,
ñ ïðèÿòåë äà íå ñå êîðè, ñ âðàãà ñè ñúùî,
ñ ó÷òèâîñò äà áëåñòè, íî äà å íåïî÷òåí,
ãëóïàöè äà îñìèâà, â ãëóïîñò çàïëåíåí,
äà òúðñè îáè÷ ñïîðåä ïîëçèòå îò íåÿ,
â äóøàòà ïîäúë, ñ âúíøíîñòòà äà ñå ãîðäåå,
èçãëåæäàù áîãàòàø, íà ÷óæä ãðúá äà ëåæè,
äà âàæíè÷è ñðåä äðåáîëèè è ëúæè,
çà îñòðà äóìà äà ëàâèðà íàä çàêîíà,
íå óâàæàâàù ìàéêà è áàùà, íè òðîíà,
à íà ïîçíàíèÿòà îò ïîâúðõíîñòòà
äà êúñà ñàìî ïî-íåâçðà÷íèòå öâåòÿ;
è îíçè âúçåë â íàñ ðàçñè÷àìå íàêðàÿ
òîâà å äóõîâèòîñòòà, êîÿòî çíàåì!
Óäàðåíèÿ
ÌÎÄÍÀ ÄÓÕÎÂÈÒÎÑÒ
Çà íè́øòî äà íå ìè́ñëè, äà íå ñå ñúìíÿ́âà,
ðåøǻíèå çà âñè́÷êî òó́òàêñè äà äà́âà,
äà íå ðàçáè́ðà, íî ïúê äà å ïðèêàçëè́â,
äà áú́äå äú́ðçúê, íî êúì äðú́çêèòå ëúñòè́â,
äà ðàçìíîæà́âà â ðà́çãîâîð êðàñè́âà ïó́ñòîøò,
ñ ïðèÿ́òåë äà íå ñå êîðè́, ñ âðàãà́ ñè ñú́øòî,
ñ ó÷òè́âîñò äà áëåñòè́, íî äà å íåïî÷òǻí,
ãëóïà́öè äà îñìè́âà, â ãëó́ïîñò çàïëåíǻí,
äà òú́ðñè î́áè÷ ñïîðåä ïî́ëçèòå îò íǻÿ,
â äóøà́òà ïî́äúë, ñ âúíøíîñòòà́ äà ñå ãîðäǻå,
èçãëǻæäàøò áîãàòà́ø, íà ÷ó́æä ãðúá äà ëåæè́,
äà âà́æíè÷è ñðåä äðåáîëè́è è ëúæè́,
çà î́ñòðà äó́ìà äà ëàâè́ðà íàä çàêî́íà,
íå óâàæà́âàøò ìà́éêà è áàøòà́, íè òðî́íà,
à íà ïîçíà́íèÿòà îò ïîâúðõíîñòòà́
äà êú́ñà ñà́ìî ïî́-íåâçðà́÷íèòå öâåòÿ́;
è î́íçè âú́çåë â íà́ñ ðàçñè́÷àìå íàêðà́ÿ
òîâà́ å äóõîâèòîñòòà́, êîÿ́òî çíà́åì!
Ïðåâîä îò ðóñêè åçèê íà áúëãàðñêè åçèê: Êðàñèìèð Ãåîðãèåâ
Ãàâðèëà Äåðæàâèí
ÌÎÄÍÎÅ ÎÑÒÐÎÓÌÈÅ
Íå ìûñëèòü íè î ÷åì è ïðåçèðàòü ñîìíåíüå,
Íà âñå äàâàòü òîò÷àñ ñâîáîäíîå ðåøåíüå,
Íå ìíîãî ðàçóìåòü, î ìíîãîì ãîâîðèòü;
Áûòü äåðçêó, íî óìåòü ïðîäåðçîñòÿìè ëüñòèòü;
Êðàñèâîé ïóñòîøüþ ïëîäèòüñÿ â ðàçãîâîðàõ,
È äðóãó è âðàãó ÿâëÿòü ïðèÿòñòâî â âçîðàõ;
Áëèñòàòü ó÷òèâîñòüþ, íî, ÷òÿ, ïðåíåáðåãàòü,
Ñìåÿòüñÿ äóðàêàì è èì æå ïîòàêàòü,
Ëþáèòü ïî ïðèáûëè, ïî ñëó÷àþ äðóæèòüñÿ,
Äóøîþ ïîäëè÷àòü, à âíåøíîñòüþ ãîðäèòüñÿ,
Êàçàòüñÿ áîãà÷îì, à æèòü íà ñ÷åò äðóãèõ;
Ñ îñàíêîé âàæíè÷àòü â áåçäåëèöàõ ñàìèõ;
Äëÿ îñòðîãî ñëîâöà øóòèòü è íàä çàêîíîì,
Íå óâàæàòü îòöîì, íè ìàòåðüþ, íè òðîíîì;
È, ñëîâîì, ëèøü óìîì â ïîâåðõíîñòè áëèñòàòü,
 ïîçíàíèÿõ îäíè öâåòû òîëüêî ñðûâàòü,
Òîò óçåë ðàññåêàòü, ÷òî ðàçâÿçàòü íå çíàåì,
Âîò îñòðîóìèåì ÷òî ÷àñòî ìû ñ÷èòàåì!
1776 ã.
—————
Ðóñêèÿò ïîåò, äðàìàòóðã è îáùåñòâåíèê Ãàâðèëà Äåðæàâèí (Ãàâðèèë/Ãàâðèëà Ðîìàíîâè÷ Äåðæàâèí) å ðîäåí íà 3/14 þëè 1743 ã. â ñ. Ñîêóðà, Êàçàíñêà ãóáåðíèÿ (ñåãà ñ. Äåðæàâèíî, Ëàèøåâñêè ðàéîí â Òàòàðñòàí). Ïúðâèòå ìó ñòèõîâå ñà ïóáëèêóâàíè ïðåç 1773 ã. Áèë å ùàòñêè ñúâåòíèê (1777 ã.), ãóáåðíàòîð íà Îëîíåöêà ãóáåðíèÿ (1784 ã.), ãóáåðíàòîð íà Òàìáîâñêà ãóáåðíèÿ (1786-1788 ã.), ñåêðåòàð íà Åêàòåðèíà Âòîðà (1791-1793 ã.), ñåíàòîð è òàåí ùàòñêè ñúâåòíèê (1793 ã.), ìèíèñòúð íà ïðàâîñúäèåòî íà Ðóñêàòà èìïåðèÿ (1802-1803 ã.). ×ëåí å íà Ðóñêàòà èìïåðàòîðñêà àêàäåìèÿ îò íåéíîòî îñíîâàâàíå ïðåç 1783 ã. Ïðåäñòàâèòåë å íà ðóñêèÿ êëàñèöèçúì. Òâîð÷åñòâîòî ìó îòðàçÿâà çàñèëâàùàòà ñå ðóñêà äúðæàâíîñò, ãåðîèêàòà íà âîåííèòå ïîáåäè è ðàçöâåòà íà íàöèîíàëíîòî ñàìîñúçíàíèå. Ìàéñòîð å íà îäàòà, ñàòèðàòà, ðåëèãèîçíî-ôèëîñîôñêèòå ðàçìèøëåíèÿ, áèòîâèòå çàðèñîâêè è ëèðè÷íèòå ïðîíèêíîâåíèÿ. Óìèðà íà 8/20 þëè 1816 ã. â èìåíèåòî Çâàíêà, Íîâãîðîäñêà ãóáåðíèÿ.
Гавриил Романович Державин вошел в историю отечественной литературы как основоположник автобиографической поэзии, в которой красной нитью проходит восхваление собственной уникальности. Подтверждением тому станет анализ стихотворения «Памятник» (9 класс), в котором поэт воспевает свой талант. Благодаря краткому анализу «Памятник» по плану ученики 9 класса смогут пройти полноценную подготовку к уроку по литературе и предстоящим ЕГЭ.
Краткий анализ
Перед прочтением данного анализа рекомендуем ознакомиться со стихотворением Памятник.
История создания – Стих написан в 1795 году.
Тема стихотворения – Прославление поэтического творчества и утверждение высока предназначения поэта.
Композиция – Композиция состоит из пяти строф: в первых четырех автор описывает высокое значение поэзии и превозносит собственные заслуги в искусстве, в пятой – обращается к Музе.
Жанр – Ода.
Стихотворный размер – Шестистопный ямб с перекрестной рифмой.
Метафоры – «времени полет», «зарей бессмертия».
Эпитеты – «вечный», «чудесный», «быстротечный».
Гипербола – «металлов тверже он и выше пирамид».
Инверсия – «и презрит кто тебя», «народах неисчетный».
Олицетворения – «ни гром не сломит», «слух продет», «ни времени полет не сокрушит».
История написания
Стихотворение «Памятник» было написано Державиным в 1795 году, когда 52-летний Гавриил Романович занимал должность президента Коммерц-коллегии в Петербурге. Он много сил отдавал работе на ответственном посту, однако никогда не забывал о столь любимой им поэзии.
Произведение относится к зрелому этапу творчества поэта, когда он занялся подведением итогов не только своего литературного пути, но и всей жизни. Переосмысливая полученный опыт, Гавриил Романович пытался определить свое место в жизни, в обществе, в литературе.
Во время своих размышлений придворный поэт обратил внимание на оду Горация, которая и вдохновила его на написание стиха «Памятник», ставшим, по сути, вольным толкованием одноименного произведения древнеримского поэта. В своем «Памятнике» Гораций поделился идеей величия истинного художника-творца. Тема бессмертия поэта и его литературных трудов была настолько близка Державину, что он стал одним из первых русских авторов, который начал воспевать собственный талант и поэтическую славу.
Тема
При анализе стиха «Памятник» Державина следует отметить, что центральной темой произведения является бессмертие поэзии, способной вечно жить в памяти грядущих поколений.
В своем произведении Гавриил Романович размышляет о возвышенном влиянии поэзии на общество, праве поэта на любовь и уважение современников и потомков. Ведь именно литература и искусство мягко и гуманно воспитывают в человеке любовь к прекрасному, желание духовно развиваться, они способны устранять порочные нравы, а потому их значение в социуме трудно переоценить.
Основной чертой всего творчества Державина является его искренность, которую он в очередной раз продемонстрировал в стихотворении «Памятник». Он делает акцент на том, что истинный поэт должен быть честным и открытым не только с народом, но и с представителями власти. Также автор без лишнего жеманства упоминает о своих заслугах перед русской литературой.
Композиция
Стихотворение Державина представлено пятью строфами, каждая из которых состоит из сложных предложений, призванных подчеркнуть серьезный настрой автора.
В первой строфе поэт делает акцент на бессмертии поэтического искусства, способного пережить даже самый долговечный рукотворный монумент.
Далее следуют размышления о значимости творчества самого автора, которые в полной мере определяются в четвертой строфе.
В последней же строфе автор обращается в Музе – покровительнице поэзии.
Все произведение имеет форму монолога, поскольку ведется от первого лица с частым использованием личных местоимений.
Жанр
Стихотворение «Памятник» написано в жанре оды. Неторопливый ритм, некий уход от суетности достигается благодаря шестистопному ямбу с перекрестной рифмой.
Средства выразительности
В стихотворении Державина «Памятник» анализ кратко выглядит следующим образом. Произведение отличается высокопарной интонацией и лексикой, а также величественным, неспешным ритмом. Для достижения подобного эффекта автор использует многочисленные средства художественной выразительности.
Для подчеркивания возвышенного строя мыслей в своем произведении поэт использует высокопарные выражения («чело», «возгордились», «тлен», «дерзнул») и эпитеты («вечный», «чудесный», «быстротечный»).
Также в стихотворении встречаются метафоры («времени полет», «зарей бессмертия»), гипербола («металлов тверже он и выше пирамид»), инверсии («и презрит кто тебя», «народах неисчетный»), олицетворения («ни гром не сломит», «слух продет», «ни времени полет не сокрушит»).
Тест по стихотворению
Доска почёта
Чтобы попасть сюда – пройдите тест.
-
Александр Мезеря
7/7
Елена Ракша
6/7
Березин Иван
7/7
Александр Багров
7/7
Артём Громов
5/7
Олег Пшеничный
5/7
Лола Рустамова
5/7
Дарья Савенкова
7/7
Марина Белькова
7/7
Ксения Сиделёва
5/7
Рейтинг анализа
Средняя оценка: 4.4. Всего получено оценок: 231.
В те дни как Мудрость среди тронов
Одна не месит макаронов,
Не ходит в кузницу ковать,
А разве временем лишь скучным
Изволит муз к себе пускать
И перышком своим искусным,
Не ссоряся никак ни с кем,
Для общей и своей забавы
Комедьи пишет, чистит нравы
И припевает хем, хем, хем…
В словах, подчеркнутых нами, ясно выражается характер отношения к литературе самой Екатерины, Державина и современников, и выражение это ценно для нас своей непосредственностью, наивным самосознанием. В одном только не могла Екатерина служить Державину образцом; она, по его же выражению, «коня Парнасска не седлает», то есть не пишет стихов. «De ma vie je n’ai su faire ni vers, ni musique» (в жизни моей не умела сочинить ни стихов, ни музыки), – писала она Вольтеру. Либретто для опер ее писал Храповицкий; в шуточной поэме «Леониана», героем которой был Лев Нарышкин, ей принадлежал план смешных похождений, а стихи сочинялись Де Линем, когда он сопровождал ее в путешествии по Волге.
«Фелица» была не первой попыткой воспеть Екатерину; точно так же и другая сторона этой оды – сатирическая в описании двора и вельмож – имела предысторию. В стихотворении «Модное остроумие» Державин уже в 1776 году пытался изобразить современное ему легкое отношение общества к вопросам чести и добра. В окончательной форме стихи эти напечатаны только в 1783 году в «Собеседнике» и в первый раз сближают Державина с сатирой Фонвизина, Екатерины и журналов того времени. «Модное остроумие» заключается в том, чтобы не «мыслить ни о чем и презирать сомненье, на все давать тотчас свободное решенье», мало знать, много говорить, льстить, затем:
Любить по прибыли, по случаю дружиться,
Душою подличать, а внешностью гордиться…
Сатирические намеки в оде «Фелица» находят объяснение как в записках самого поэта, так и в фактах, освещенных историей. Если поэт ставит в заслугу Екатерине, что она «коня Парнасска не седлает», то, разумеется, он указывает этим на нелепость и наглость опытов бездарных кропателей од; «к духам в собранье не въезжаешь», говорит он, подразумевая масонов, которых осмеивала сама Екатерина. Масонство, конечно, было явление серьезное и заслуживало большего почтения, но адепты его часто доходили до нелепости и становились смешны. Многие вельможи занимались охотно магнетизмом и алхимией, и по недостатку образования и серьезных научных сведений занятия эти обращались часто в забаву. С другой стороны, явления двора, внешняя жизнь, черты нравов давали материал для описаний с натуры, поэтических образов и картин.
Когда Державин хвалит Екатерину, говоря: «подобно в карты не играешь, как я, от утра до утра», он рисует немаловажную живую черту века. В то время при дворе карты составляли ежедневное занятие и часто влекли за собой важные последствия. Не говоря уже о том, что ставкой служили стада живых людей, за ними забывались важнейшие политические дела и соображения. При дворе Елизаветы приближенные к ней дамы играли в фараон с утра до вечера и ночью. Екатерина II, будучи великой княжной, также должна была принимать участие в этих забавах.
Те же вельможи, воспетые Державиным, клали земные поклоны при входе к государыне в уборную, и гордый Петр Панин подписывался в письмах и донесениях Екатерине «всеподданнейший раб», хотя она же вскоре сама запретила называть просьбы челобитными и повелела подписываться не «раб», a «верноподданный»; Капнист написал по этому поводу оду «На истребление в России названия раб». Нравы были крепче указов. Шутовство при дворе Екатерины, конечно, казалось современникам нисколько не унизительным по сравнению с прежним временем, и Державин за то возносит Екатерину, что при ней «свадеб шутовских не правят, в ледовых банях их не жарят, не щелкают в усы вельмож, князья наседками не клохчут, любимцы въявь им не хохочут и сажей не марают рож». Картина эта относилась к царствованию Анны Иоанновны. Когда она в придворной церкви слушала обедню, шуты садились в лукошки в той комнате, через которую императрица проходила из церкви во внутренние покои, и кудахтали, как наседки, что производило общий хохот. Говорят, в Петергофском дворце долгое время можно было видеть лукошко, в котором сиживал князь Голицын.
Не в столь обидной форме, но все же шутовскую роль при Екатерине играл Лев Нарышкин. В нем ценила Екатерина ум и комический талант, но то и другое обращалось нарочно в одно посмешище. Она называла его то «прирожденным арлекином», то «слабой головой», но неизменно сохраняла к нему благосклонность.
Известно, что знаменитый вопрос 14-й Фонвизина: «отчего шпыни и шуты, и балагуры в прежнее время чинов не имели, а ныне имеют и весьма большие» – метил в Нарышкина с ему подобными. Тем же вопросом, по-видимому, вызвана была басня Державина «Лев и Волк». Волк жалуется, что он не получил ленты, тогда как «Пифик с лентою и с лентою осел» и т. д. Лев дал ответ: «Ведь ты не токмо не служил, но даже никогда умно и не шутил».
Автор «Фелицы» рассказывает, что, написав ее, показал друзьям своим Львову, Капнисту и Хемницеру, а затем спрятал, «опасаясь, чтобы некоторые вельможи не приняли чего на свой счет и не сделались его врагами». Случайно увидел ее однажды Козодавлев, выпросил домой, обещая никому, кроме тетки, поклонницы Державина, не показывать, и, как всегда в этих случаях бывает, рукопись стала ходить по рукам. Прочли ее Шувалов и другие. Она появилась вскоре напечатанной в первой же книжке «Собеседника», без подписи и под заглавием: «Ода к премудрой киргиз-кайсацкой царевне Фелице („богиня блаженства“, по объяснению поэта), писанная некоторым мурзой, издавна поселившимся в Москве и живущим по делам своим в С.-Петербурге. Переведена с арабского языка 1782 г.». Так думал оградить себя поэт от мести оскорбленных, если бы они случились. К словам «с арабского языка» сделано было редакцией примечание: «хотя имя сочинителя нам не известно, но известно нам то, что сия ода точно сочинена на российском языке».
Княгиня Дашкова поднесла книгу императрице. Последняя прислала за Дашковой на другое утро, и княгиня застала ее в слезах. По словам Державина, Екатерина спросила Дашкову, кто писал эту оду: «Не опасайтесь, – прибавила она, – я спрашиваю только, кто бы так коротко мог знать меня и умел так приятно описать, что я, видишь, как дура, плачу». Несколько дней спустя за обедом у князя Вяземского Державину подали пакет с надписью: «Из Оренбурга от киргиз-кайсацкой царевны Державину». В пакете оказалась табакерка золотая, осыпанная бриллиантами, и в ней 500 червонцев. «За что бы это?», – спросил князь с неудовольствием. «Не знаю, – отвечал Державин, – разве не за сочиненье ли, которое княгиня напечатала в „Собеседнике“ без моего согласия?» С этого времени, говорит он, между ними начались неудовольствия. В восторге от милости Екатерины Державин рассыпался письменно в благодарности княгине Дашковой, Безбородко, через которого шла награда, и Козодавлеву. Последнему он пишет, между прочим: «Я для Фелицы сделался Рафаэлем. Рафаэль, чтоб лучше изобразить Божество, представил небесное сияние между черных туч. Я добродетели царевны противоположил моим глупостям. Не зная, как обществу покажется такого рода сочинение, какого на русском языке еще не было» и т. д.
Вскоре последовало представление Державина императрице во дворце, в Кавалергардской зале, при многих других лицах. «Богиня на меня воззрела», – говорит поэт в «Видении Мурзы»… Государыня остановилась от него поодаль, несколько раз окинула его быстрым взором от ног до головы и наконец подала ему руку. Ее величественного вида при этом, говорит Державин, он никогда не мог забыть. Под впечатлением минуты он начал стихотворение, которое долго оставалось неоконченным, но потом вылилось в одно из лучших его произведений, а именно в оду «Видение Мурзы». Державину является мечта и говорит, что задачей поэта должна быть не лесть и похвала, но поучение.