Софья азархи модные люди читать

ФОТО Сергея ГРИЦКОВА

Быть как все, но лучше

Сегодняшний гость редакции хорошо известна на петербургской арт-сцене, она автор 11 персональных выставок. Кроме того, много лет преподает искусство костюма в нескольких вузах северной столицы. В 2012 году вышла в свет ее книга «Модные люди. К истории художественных жестов нашего времени», которую арт-критики рассматривают как краеведческий очерк и даже — очерк петербургских нравов последних двадцати с лишним лет. Наш гость рассказала, почему она считает, что мечта сделать Петербург столицей российской моды пока остается неосуществимой.

— София Вениаминовна, почему же, на ваш взгляд, нашим модельерам не удается прорваться на международную арену? Это не получается ни у мэтров, ни у более молодых дизайнеров.

— У нас давно изменились приоритеты. Раньше Запад казался выигрышным призом. Теперь не кажется, а Восток вообще никогда не казался. Эстетически наши мэтры никому не уступают, этого достаточно, чтобы быть в себе уверенным и не ждать оттуда признания. Если речь о бизнесе, то выход на международный рынок сопряжен с большими рисками, большими затратами, а выгода не так уж велика. Дизайнерская одежда создается для немногих, эти немногие с Запада или Востока могут приехать к Лиле Киселенко или к Тане Котеговой и удовлетворить чувство прекрасного. Прекрасное — штучный товар, а международная арена требует объемов, скажем, «Зары». Маленькие модные дома или дизайн-студии, во главе которых стоит сам дизайнер, — один из самых актуальных способов существования в моде. Что касается молодых, то им надо расти профессионально и создавать хороший продукт, чего пока не наблюдается. Но для них выход на международную сцену обязателен вначале через Интернет — опять же в виде штучных вещей, исполненных по необычным технологиям с использованием каких-то умных, нестандартных ручных приемов, а не путем соперничества с той же «Зарой» типа: пальто такое же, только хуже и дороже. И вообще нужна специализация и сосредоточение: или верхняя одежда, или легкое платье, или аксессуары, а не все сразу.

— Отчего же так?

— Чтобы что-то делать хорошо, надо уходить вглубь, а не вширь. Это касается и дизайнеров, и портных. В Доме моделей, например, была специализация портных. Руки мастера привыкают к одному материалу, и очень часто тот, кто привык шить пальто, не сможет работать с шифоном — тонким, легко рвущимся. Так же и модельер: мастером на все руки быть сложно. Нужно ограничить себя в ассортименте, специализироваться.

— Кстати, о портных. На «круглом столе», посвященном положению современной моды в Петербурге, услышала, что портные в нашем городе исчезли как класс.

— Я сомневаюсь, что они совсем исчезли. Но могу сказать: чтобы вырастить хорошего портного, надо брать его прямо из училища и доводить до высшего мастерства. В Доме моделей на Невском, ныне не существующем, была преемственность: ребят брали из ПТУ и обучали уже на практике. К портновскому делу ведь тоже нужен талант. Есть мастера, которые могут отлично работать в промышленном производстве, а есть и такие, которые способны шить по старым технологиям, вручную. Портные много значат для успеха модельера. Татьяна Котегова взяла когда-то к себе портных из Дома моделей, и у нее сразу выросло качество исполнения вещей.

Вопрос не в том, что нет портных. А в том — нужны ли многим молодым модельерам портные с гениальными руками?

— И как вы ответили бы на этот вопрос?

— Не нужны. Уровень многих дизайнеров, которые сейчас выходят на арену моды, часто ниже уровня портных. Утрачивается мастерство, исчезают навыки кропотливой, тщательной, качественной ручной работы, когда каждый стежок выполнен почти ювелирно. Появились новые технологии, разного рода приспособления, которые не требуют изощренного ручного мастерства. Да так везде происходит, не только в моде, но и в искусстве.

— У нас все же есть пока Академия художеств, где могут научить рисовать.

— Там другая проблема: они хранят традиции, а от современной ситуации оторваны.

— Вы много лет преподаете. Что можете сказать о качестве образования, которое получают дизайнеры одежды?

— Оставляет желать лучшего. Отчасти это, конечно, вина институтов, но в основном — программы Министерства образования, которой все учебные заведения должны следовать. Например, студентов очень отвлекают на ненужные образовательные дисциплины типа политологии.

— Да, кажется, без политологии модельер может обойтись. Другое дело — литература.

— А вот литературы как раз в программе нет.

— Но хотя бы история искусства, в частности, история костюма и моды, присутствует?

— Да. Но история костюма дается академически, а не междисциплинарно и, таким образом, оказывается вырванной из общего культурного контекста. А это беда. Историю костюма, историю моды обязательно нужно рассматривать в контексте всех новейших (для того времени, которое изучается) течений. Важно знать все: какие события происходили, какой стиль главенствовал в архитектуре, живописи, какие романы писали, какие фильмы снимали и т. д.

В программе присутствует довольно скудный курс академического рисунка и живописи. Зато изучению всякого рода компьютерных технологий, на мой взгляд, уделяется неоправданно большое внимание. Дизайн костюма это не вполне дизайн, скорее, искусство с аллюзиями, ассоциациями, фантазиями. Тут поэзия, соблазн, искушение. Поэтому к созданию костюма надо подходить не так, как к промышленному дизайну. Одежда очень тесно связана с человеком, и тут психология порой оказывается важнее классических законов дизайна, выработанных в границах архитектуры.

— Согласна, но, если нитки болтаются и строчки кривые, никакой художественный образ не спасет модель. Учат ли сейчас будущих дизайнеров одежды ремеслу?

— Да, но очень плохо, очень мало. Мы сильно в этом смысле уступаем западным школам моды.

— А нужно ли, на ваш взгляд, вводить дисциплины, которые помогли бы впоследствии выпускникам ориентироваться в том, как искать спонсоров, как открывать свое дело, продвигать свои коллекции, а также продавать?

— Все это, наверное, нужно. Но часто бывает так (и на Западе, и у нас), что молодые дизайнеры способны придумать концепцию, стратегию продвижения, рекламную кампанию, лейбл. Не имея при этом того, что они, собственно, собираются продвигать: качественного и оригинального продукта.

— Как вы относитесь к популярной сегодня концепции так называемой быстрой моды: когда дешевые и не очень качественные вещи покупают на один сезон, а потом их без всякой жалости выбрасывают?

— Считаю это расточительством по отношению к природным и трудовым ресурсам. Кроме того, подобное отношение ведет к снижению качества одежды — и художественного, и материального. Вещь все-таки должна служить более длительное время. Тем более что мода сейчас не меняется так быстро, как в былые времена. Посмотрите любой фильм или хронику начала 2000-х годов — увидите примерно ту же картинку, что сейчас. Но это происходит не только в моде, а почти во всех областях культуры. Мы переживаем такой специфический период. И он совсем неплох, потому что дает время подумать, отдохнуть, успокоить свое тщеславие. Правда, окружающее человека пространство становится излишне унифицированным. Но и в этом можно найти что-то положительное. Мы учимся различать более тонкие маркеры. Сегодня часто важно не столько то, во что ты одет, а как ты эту одежду носишь, подаешь, как сочетаешь вещи между собой. Так что даже при унификации можно добиться хорошего уровня самовыражения.

— Сегодня существует тенденция, следуя которой люди, причем не только бедные, но и очень богатые, ставят себя вне моды. И носят каждый день одно и то же, самое простое. Теоретики моды объясняют это тем, что, мол, у современного человека и без того слишком напряженный ритм жизни и жаль тратить энергию и время на ежедневный подбор одежды и аксессуаров. Ваше мнение?

— Можно, наверное, и так объяснить, а можно сказать, что у этих людей нет эстетического чувства и они обедняют свою жизнь. Можно поесть на газете, можно с пластмассовой тарелки, а можно — с фарфоровой. Право выбора. Для американцев с их демократией, которая часто доводится до абсурда, такое отношение, наверное, более характерно, чем для Старого Света. И, кстати, не так уж много времени требуется на то, чтобы одеваться по-разному в течение рабочей недели. Тут, скорее, причина в безразличии людей к своему внешнему виду.

— Или усталость?

— Я не знаю, надо разговаривать с каждым конкретным сторонником этой теории. Может, кто-то из них выступает таким образом против роскоши, как последователи Мартина Лютера в период Реформации. А другие следуют ей из-за природной лени или, как я уже говорила, эстетической неразвитости.

— Если учесть все, о чем мы сейчас говорили, заключено ли сегодня в одежде людей какое-то послание миру? Все носят джинсы и футболки, значит, они транслируют одно: я — такой же, как все?

— Этот простой вопрос не предполагает простого ответа. Если вам по какой-либо причине не хочется сильно выделяться, вы можете взять за основу девиз денди: «Быть заметным, оставаясь незаметным». Быть как все, но лучше. Я тут говорю не про умное лицо или хорошие манеры, а про такие едва уловимые вроде отличия, как хорошие очки, красивая сумка, тапочки хорошей марки.

— Но такие «незаметные» вещи стоят недешево.

— Конечно. Хорошо выглядеть вообще дорого. Можно выглядеть стильно и в вещах «масс-маркет», дополнив образ какой-то невероятно современной деталью. Но, в конце концов, быть модным — это свойство самого человека. Если человек не модный в принципе, то никакая одежда его таким не сделает.

— Раньше говорили о ленинградском стиле, позднее — о петербургском. Можно ли сейчас по уличной толпе определить, есть ли у города (необязательно у нашего) свое лицо в этом смысле?

— Думаю, сейчас четко прослеживается тенденция к глобализму: люди во всех городах выглядят примерно одинаково. Раньше иностранцев было видно за версту, а сейчас сложно отличить их от наших людей. Хотя, пожалуй, иностранки лучше причесаны, меньше накрашены и не стесняются своей седины.

— А отличить петербуржцев от москвичей вы можете?

— При желании можно, но не столько по манере одеваться, сколько по манере поведения и окружающей жителей столицы ауре самоуверенности, а иногда и самодовольства. У петербуржцев другие особенности — замкнуты, сдержанны. Москвичи более расторможенные, они громче говорят и «громче» одеты.

— Глава вашей книги посвящена дендизму, в частности, петербургским денди. Расскажите, пожалуйста, об этом явлении в истории одежды и культуры. Тимур Новиков, Георгий Гурьянов и некоторые другие художники-неоакадемисты были последними денди, выросшими на нашей болотистой почве?

— Я не уверена, что Тимура Новикова и его окружение можно назвать денди в классическом понимании этого слова. Следы дендизма, конечно, угадываются, как они угадываются во всех контркультурах: в стилягах, хиппи, панках, даже в современных хипстерах. Я только не делала бы скачок от Николая Гумилева прямо в 1990-е годы. В Петербурге денди «водились» и в 1920 — 1930-е годы, в первую очередь я бы назвала поэта Леонида Каннегисера — «самого петербургского петербуржца», поэта и переводчика Валентина Стенича, расстрелянного в 1938-м, эксцентричного денди Даниила Хармса. Не только одежда — признак дендизма, еще и остроумие, дерзость, умение балансировать в своих речах, да и в поступках на острие бритвы. Но, для того чтобы стать денди, если, конечно, такая задача стоит, кроме работы над собой желательно вырасти в квартире с библиотекой. И чтобы мама или бабушка учили тебя, как надо вести себя за столом, водили в Эрмитаж, Мариинский театр и Филармонию. В противном случае получится не дендизм, а нигилизм. А вообще вопрос дендизма недоизученный. Возможно, он одно из проявлений городской культуры вообще: не умирает, не прерывается, но видоизменяется иногда до неузнаваемости.

— Вы недавно были в жюри очередного конкурса молодых модельеров «Русский силуэт». Я слышала, что не было интересных коллекций.

— Все отметили, что падает уровень, нет талантов. Но не стоит это драматизировать. Не всегда случаются вспышки таинственной энергии, когда в одном месте на земле и в одно примерно время на свет появляется вдруг множество талантливых людей, которые меняют искусство.

Среди конкурсантов было много ребят из провинции, а это тоже влияет на уровень. Мода не может развиваться в провинции, она рождается и процветает только в столичных городах: Париж, Милан, Лондон, Нью-Йорк. В России — Москва и Петербург. Хотя талантливые люди могут родиться где угодно.

— Подводя итог нашей беседы, я понимаю, что романтическая мечта городских властей сделать из Петербурга столицу индустрии моды, второй Милан, вряд ли осуществится в обозримом будущем?

— Эта идея отнюдь не нова. Мы это уже проходили, когда Анатолий Собчак в 1990-е годы выдвинул тезис: «Петербург — столица российской моды». И все обрадовались и подумали: а вдруг? Ведь в принципе в Петербурге есть многое, что нужно для этого: традиции, хорошая школа, наконец, десятка очень сильных дизайнеров. Но не вышло, красивая идея медленно сошла на нет. А сейчас об этой идее вспомнили, стряхнули с нее пыль. Но начинать надо не с бесконечных командировок в Милан и Париж для изучения опыта, а с образовательных учреждений. Либо поощрять уже существующие. Либо создавать отдельный институт с определенной программой, профессиональными преподавателями, культурными проектами, современным оборудованием, библиотекой, фильмотекой. И, конечно, финансированием. Почему в мировую моду в середине 1980-х ворвалась так называемая антверпенская шестерка, хотя до этого никому и в голову не могло прийти, что в Бельгии вообще возможна мода? Только потому, что бельгийское правительство вложило деньги в образование — Антверпенскую академию моды…

Подготовила Зинаида АРСЕНЬЕВА